— Так уж и ни разу?

— Клянусь вам! Слушайте дальше. Вдруг приезжает ко мне один английский знакомый и сообщает, что за эти три года Алиса из смешной девятилетней девчонки превратилась в весьма привлекательную двенадцатилетнюю девушку, рано созревшую, прямо как моя мамочка Элеонора. И я загорелся — как прекрасно! Она ведь моя невеста! Пора бы ее и проведать. И, если она и впрямь достаточно созрела, сыграть свадьбу. Я стал мечтать об этой обещанной мне красивой девочке и готовиться к поездке в Англию. Но не тут-то было. Только я собрался ехать, как из Лондона пришло весьма удручающее сообщение.

— Неужели это правда? — вскрикнула Беренгария.

— Что именно?

— Что ваш батюшка…

— Да, милая моя Беранжера, да! Он лишил ее невинности!

— Но как он мог?! В голове не укладывается! Я много раз слышала об этом, но не могла поверить.

— Увы, вам теперь придется поверить в это. Обо всем, что касается меня и моей семьи, вы должны знать из моих уст. И если вы захотите после этого отказаться от данного вами обещания…

— Не говорите так, милый эн Ришар! Я готова выслушать все и со всем смириться, потому что… Я не знаю, что со мной происходит… Никогда не могла вообразить, что вдруг влюблюсь когда-нибудь, как теперь влюбилась в вас. И что же, вы страшно переживали?

— Да, переживал. А главное, не мог понять отца. Потом мне кое-что объяснили. Оказывается, когда тамплиеры английских комтурий схватили мою мать, они обнаружили при ней длинный список всех ее любовников, который она всегда вела. Увидев его, отец словно лишился рассудка. Он тотчас решил завести себе такой же перечень и стал менять любовниц одну за другой. Одна из них, по имени Розамунда, питала к нему такую дикую страсть, что обещала покончить с собой, если он заведет себе новую наложницу. И тогда мой погрязший в грехе старикан на глазах у Розамунды лишил невинности предназначенную мне Алису.

— Господи Боже! — воскликнула Беренгария. — Бедный, бедный эн Ришар!

— Я-то? — усмехнулся Ричард. — Вовсе нет! Бедная Розамунда. Она сдержала свое обещание и приняла яд. Бедная Алиса… Впрочем, она тоже не бедная, потому что, когда отец стал сожительствовать с ней, ей это пришлось по вкусу, а когда он и ее выкинул из своей постели, она посчитала себя вправе отдаваться кому угодно направо и налево. А уж я-то тем более нисколько не бедный. Получив подобные новости, я тогда почувствовал бешеное желание начать новую войну против отца, но верный друг Бертран де Борн уговорил меня не делать этого. Он утешил меня, сказав: «Зачем вам вообще жениться, ваша веселость?» Он всегда называл меня не «ваше величество», а «ваша веселость», «ваша беспечность», «ваша пьяность». «Зачем, говорит, вам жениться? В браке нет никаких прелестей. Одни разочарования. Всего, что мужчине нужно получить от женщины, он способен добиться и без брака, если он, конечно, не мямля».

— И вы утешились словами де Борна?

— Да. Поразмыслив, я согласился, что есть на свете множество красивых девушек. Наверняка многие из них красивее Алисы. Хотя обида на отца за его гнусный проступок накрепко отложилась в сердце.

— Боюсь, если бы Бертран де Борн здесь, в Мессине, был бы при вас… — начала Беренгария обиженным тоном, но Ричард не дал ей договорить:

— Не бойтесь! Он бы и не посмел сказать мне теперь ничего подобного. Он не дурак и не враг самому себе, хотя иной раз кажется, что враг.

— А где же теперь Алиса? — спросила принцесса Наварры.

— Мне нет до нее никакого дела, — ответил король Англии.

Море продолжало безумствовать, и корабли крестоносцев накрепко застряли в мессинской гавани. На четвертый день после победы над мессинцами Ричард узнал о новом предстоящем ожидании. Да еще каком! Его мать Элеонора, поправив свое здоровье в женской обители Фонтевро, решила во что бы то ни стало повидать своего сыночка до его отправления в Святую Землю. Гонец, привезший сие известие, сообщил, что она уже находится в Монте-Кассинской обители. По пути в Мессину она обязательно останавливается во всех святых местах и подолгу молится там о ниспослании Ричарду великих побед.

— Боже правый! — качал головой Ричард. — Она? Молится? Хотелось бы хотя бы раз в жизни это увидеть!

— Милый жених! — вдруг обратилась к нему с просьбой Беренгария. — Отпустите меня от себя. Я хочу отправиться навстречу вашей матушке и вместе с ней помолиться о вас везде, где она останавливается для молитв.

Ричард был удивлен такой просьбе, но в то же время ему стало приятно — после всего, что он рассказал Беренгарии о матери, невеста не стала питать отвращения к будущей свекрови.

— Я буду скучать без моей Беранжеры, — ответил он.

— Но ведь всего через несколько дней я вернусь сюда вместе с вдовствующей королевой.

Он отпустил и уже на другой день после ее отъезда почувствовал невыносимую тоску по ней. Однако вскоре в Мессину наконец-то возвратился Танкред. Ему не удалось собрать достаточно сильного войска для того, чтобы вытурить из Тринакрии крестоносцев, и он прибыл заключать с Ричардом мир и отдавать наследство покойного Гвильельмо. По случаю окончательного мира и удовлетворения всех требований Ричарда было устроено трехдневное пиршество, за которым легче было спрятаться от тоски по Беренгарии. Больше всего Ричарда удивляла эта тоска тем, что между ним и принцессой Наваррской ведь еще не было телесной близости. Если ему и доводилось когда-нибудь скучать по женщинам, то только по тем, с кем он успел разделить ложе.

Видя, как тоскует король, его верный тамплиер Робер де Шомон предложил Ричарду устроить рыцарский турнир в ознаменование удачно разрешенных споров с Танкредом и получения наследства Гвильельмо.

— Отличная мысль! — оживился Ричард. — Надо помириться с Филиппом и устроить состязания моих рыцарей с его рыцарями.

Король Франции после разорения Мессины все больше и больше злился на удачливого Ричарда. Он завидовал богатой добыче английского короля и требовал своей доли, которую, по мнению Ричарда, французские подданные не заслужили. Дошло до открытых перебранок между крестоносцами короля Франции и крестоносцами короля Англии. Могло кончиться и большой потасовкой, а быть может, и кровопролитным сражением.

— Филу! — ласково обратился Ричард к Филиппу-Августу, явившись в его ставку. — Возлюбленный друг мой! Перестань на меня сердиться, умоляю тебя! Вспомни, сколько хорошего связывает нас с тобой в прошлом.

— Мне сдается, здесь, на Сицилии, ты забыл все это хорошее, — продолжал дуться Филипп-Август.

— Ты ошибаешься, Филу. Вот моя рука! Я люблю тебя, как прежде, и никто не в силах заставить меня плохо к тебе относиться. Я предлагаю тебе заключить строгий договор.

— Договор?

— Да, и если хочешь, мой Амбруаз начертает его на пергаменте, — уже не ласковым, а твердым голосом объявил Ричард.