Прошло еще несколько дней. Море по-прежнему было неспокойно, а Элеонора с Беренгарией до сих пор не прибыли в Мессину. Приближался ноябрь, и дни становились все холоднее. Однажды от Танкреда Лечче прибыл городской нотабль Гвискар Арнульфи с приглашением к королю Сицилии. Ричард охотно согласился. Чем-то надобно было развеять скуку. Кто знает, быть может, предстоит новая веселая ссора с Танкредом?

Но сицилийский король был сама любезность, словно его подменили. И епископ Бове присутствовал здесь же, во дворце Танкреда, но ни разу не заикнулся ни о кощунственной надписи на знамени Ричарда, ни о пьянстве вообще. Король Франции отсутствовал, что тоже было странно — отчего это его не позвали? Однако вскоре все разъяснилось. За дружественным ужином, устроенным королем Сицилии, на котором, кстати, теперь угощения было в изобилии, Танкред вдруг обратился к Ричарду с вопросом:

— Ваше величество, объясните, какая кошка пробежала между вами и королем Франции? Насколько мне известно, вы с юности были с ним не разлей вода. Что же теперь?

— Во-первых, ваше величество, вы путаете, — отвечал Ричард. — С юности Филипп-Август дружил с моим младшим братом Годфруа. Потом между молодым королем Франции и герцогом Бретани встала женщина, и дружба меж ними навсегда прервалась.

— Женщина? Красавица?

— Красавица, красавица, — улыбнулся Ричард. — Только безносая. И старуха — ровесница рода человеческого.

— Смерть?

— Да, смерть Годфруа.

— Он умер от лихорадки, если я не ошибаюсь?

— Да, от той же странной лихорадки, которая свела в могилу и нашего старшего брата, Анри.

— Я слышал, вы тоже подвержены этому заболеванию?

— Да, в некоторой степени. Но покуда, как видите, еще жив и вполне бодр, в отличие от двух своих братьев. Когда умер Годфруа, горе Филиппа-Августа было велико. Во время погребения он кричал, что желает быть закопанным вместе со своим добрым другом. А нынче, как вы знаете, падение нравов столь велико, что, глядя на это неподдельное горе, некоторые злословили: «Убивается, как молодая жена, потерявшая нежного супруга». О Филиппе-Августе и моем брате Годфруа распускались сплетни, будто они содомируют.

— О Пресвятая Троица! — всплеснул руками епископ Бове. — Гнусные выдумки!

— Я тоже так считаю, — поддержал Ричард епископа в его возмущении. — Зачем это нужно, если всегда под боком столько хорошеньких женщин? Я могу поверить, что такая сволочь, как тамплиерский сенешаль Жан де Жизор, способен спать с братьями по полу. Поговаривают, что у многих тамплиеров вообще в ходу подобные взаимоотношения, оставшиеся у них с той поры, когда уставом ордена строго предписывалось безбрачие. Но не верю, что Филипп-Август способен находить удовольствие в содомской мерзости.

— Кстати говоря, насколько мне известно, в последнее время ваш друг Филипп-Август стал частенько принимать у себя Жана де Жизора, — заметил Танкред.

— Что?! — так и подпрыгнул от удивления Ричард. — Этого не может быть! Ведь мы вместе с Филу срубили жизорский вяз!

— И тем не менее это так, я подтверждаю, — сказал епископ.

— Тогда… тогда я тоже ничего не понимаю, — пробормотал Ричард. — Стало быть, в ближайшее время от Филу следует ожидать новых обид.

— Об этом-то я и хотел с вами поговорить, — сказал Танкред. — Вчера я получил от короля Франции письмо, в котором он жалуется на вас, что вы притесняете его, что вы ежедневно пьянствуете, вместо того чтобы молить Бога о ниспослании хорошей погоды для плавания кораблей и продолжения путешествия в Святую Землю. И в конце письма он напрямую предлагает мне союз с ним против вас.

Лоб Ричарда покрыла испарина. Он попросил принести ему это письмо. Танкред приказал слугам исполнить просьбу короля Англии. Прочитав письмо, Ричард нашел в нем полное подтверждение словам короля Сицилии. Бешенство охватило его. И отчаяние, подобное тому, которое он испытал, свалясь с коня после удара Гийома де Баррэ. Но теперь ему было не до песен.

— Да, — промолвил он после долгого угрюмого молчания, — нас с Филиппом-Августом соединяла пламенная дружба. Тогда, на похоронах брата, видя, как он убивается, я почувствовал сильнейший прилив нежности. После похорон я подружился с ним, стараясь заменить ему друга. Поселился в Париже. У нас оказалось много общего, нам нравилось внимательно выслушивать мнения друг друга о самых разных предметах, попивая винцо и закусывая под звуки арфы или лютни. Часто мы так крепко напивались, не в силах расстаться, что засыпали чуть ли не в объятиях друг друга. Не исключено, что поганые сплетники и тогда распускали о нас слухи, что мы спим вместе, как муж и жена.

— Не скрою, мне собственными ушами доводилось слышать подобное, — признался Танкред. — Помню, как один француз приехал к нам из Парижа и радостно сообщил: «Герцог Ришар заменил Филиппу-Августу покойного Годфруа, как ветхозаветный брат, взявший в жены вдову усопшего. Их постоянно застают спящими в одной постели».

— Мне кажется, сами содомиты и распускают подобные сплетни о тех, кто предпочитает естественные сношения противоестественным, — заметил присутствующий на ужине граф де Дрё.

— Конечно! — согласился Ричард. — Надеюсь, никто из здесь сидящих не верит гнусным сплетням обо мне и Филиппе-Августе?

За столом раздался ропот возмущения.

— Благодарю, — сказал король Англии. — И вот, после нашей долгой дружбы, после многих славных битв, в которых мы бок о бок сражались с Филу, он почему-то стал отдаляться от меня, постоянно обижается, дуется на меня, копит глупые обиды, часто обращая внимание на то, чего нет и не бывало в помине. Не понимаю, что это?

— Зависть, ваше величество, — промолвил Танкред.

— Зависть?

— Да, обыкновеннейшая черная зависть — вот наименование этой болезни.

— Но чему он может завидовать? Разве мы с ним не равные государи?

— Нет, не равные, — усмехнулся Танкред. — Не мне вас расхваливать, ваше величество, особенно после того, как вы разорили Мессину. Вы, а не Филипп-Август. И я мог бы копить на вас злобу, мог бы согласиться с предложениями короля Франции и войти в союз с ним. Но я, как видите, почему-то позвал вас в гости и показал вам письмо.

— А, кстати, почему? — спросил Ричард.

— Потому что с некоторых пор мне очень не нравится деятельность сенешаля ордена тамплиеров, — объяснил в открытую Танкред. — Поначалу я доверял ему. Потом мне стало казаться подозрительным его рвение. Теперь я отчетливо вижу, что Жан де Жизор, подобно вашему дружку, Бертрану де Борну, обожает всех со всеми ссорить.

— С одной только разницей, — улыбнулся Ричард, вспоминая забияку де Борна.

— С какой же? — спросил епископ Бове.

— С той, отец Филипп, что де Борн делает это весело, а де Жизор — угрюмо и страшно.

— Один черт! — рассмеялся Танкред.

— Возможно, — пожал плечами Ричард.