Ведь я немолод. 52 года для попугая старость. Если б не ДарПолной Жизни, я уже начал бы дряхлеть. Стужа и недоедания в два счёта положилибы конец моим страданиям. «Есть ли что-нибудь лучше смерти?» — сказал Сократ. Такне оборвать ли мне самому чугунную цепь своего существования? Не взлететь литуда, где меня — я верю — ожидает Учитель и где не имеет значения, попугай тыили человек?

Вот какие мысли одолевали меня утром 25 февраля, когда я,нахохлившись, сидел на зубце стены и с тоской смотрел на обрыдший город.Мерзкое ненасытное брюхо тянуло меня на поиск очередной кучи отбросов. Чувстводостоинства побуждало к гамлетовскому выбору: быть или не быть — длить своёжалкое существование, либо же отказаться от унизительного шныряния с помойки напомойку и подохнуть. Искать нового питомца я не хотел. Я разочаровался в людях.

Крепостная стена окружала неприступный город-скалу,соединённую с сушей узким перешейком, и была такой широкой, что по её верхушкебез труда могла бы проехать карета. Бухта, утыканная мачтами кораблей,располагалась с внешней стороны укреплений, я же сидел с внутренней, в тенидозорной башенки, чтоб не мозолить глаза зевакам своим необычным для этихчаечно-гагарных краёв опереньем. За спиной, стуча каблуками, ходили люди:моряки, разносчики, торговки, попрошайки — обычный портовый люд. Ниже, прямонапротив, простиралась пышная Испанская набережная, парадный фасад одного избогатейших портов Европы.

Город Сен-Мало расцвёл и разжирел на торговле с заморскимистранами. Высокие дома здесь сложены из особого камня, испещрённого слюдянойкрошкой, и от этого в лучах солнца стены сверкают, будто золочёные кирасыкоролевских мушкетёров; сходство с гвардейской шеренгой усугубляется острымикрышами, похожими на ребристые медные шлемы. Во время прилива, когда кораблипришвартовываются прямо у крепости, на переплётчатые окна верхних этажейложатся тени мачт.

Здесь всегда шумно: днём зычно орут грузчики и жадно кричатчайки, а ночью в многочисленных тавернах дерут глотку пьяные матросы. В солёномвоздухе смешиваются самые лучшие и самые худшие на свете запахи — свежих устрици протухшей рыбы, ямайского кофе и волглой мешковины, ост-индских пряностей иотхожих мест.

Хоть давеча и назвал город обрыдшим, вообще-то я люблюпортовые шумы и ароматы. Во время плаваний, когда подолгу, иной раз по многонедель, не видишь ничего кроме воды и неба, я очень скучаю по этой смрадной,скученной, порочной, но такой настоящей жизни! Однако на сей раз моё пребываниена суше чересчур затянулось. Как говорят моряки, я крепко забичевал. Земля мненадоела, моя душа жаждала океанского простора. Оттого-то, верно, и одолевалименя тяжкие, беспросветные мысли.

Жизнь не любит нытья и безжалостно карает малодушных. Из-зауныния и сплина я утратил всегдашнюю бдительность — и понёс за то заслуженнуюкару.

Что-то прошелестело, воздух будто колыхнулся, и мир вокругменя вдруг сделался мелкоклетчатым, словно кто-то взял и разграфил его на квадраты.Я встрепенулся, хотел расправить крылья — не получилось. Со всех сторон меняопутала тонкая нитяная сеть.

Кто-то схватил меня и крепко стиснул. Я ощутилсладко-солёный запах мальчишеского пота, а ещё дегтя, варёной капусты и азарта.

В ужасе я закричал: Кр-р-р-р! Это выражение я позволяю себелишь в минуту крайнего возбуждения.

Хоть на голову мне, прямо поверх сетки, сразу натянулиполотняный мешок, я сразу понял, что произошло.

Как глупо!

Уже несколько дней меня выслеживал настырный остролицыймальчишка с жадными, как у хорька, глазами. Он подманивал меня, рассыпая наземле крошки, а сам что-то прятал за спиной. Он делал умильную физиономию иговорил мне «цып-цып-цып», словно я какая-нибудь курица. Из всех многочисленныхопасностей, окружавших меня в городе (тут и кошки, и чайки, и подлые вороны,всегда нападающие скопом), эта казалась смехотворной. Я не удостаивал еёвнимания.

И вот мудрейший из земных попугаев, обладатель Дара ПолнойЖизни, покоритель ста морей (да простится мне нескромность) попался самымжалким манером, будто никчёмный воробьишка.

Нет более сильного средства против суицидальных мыслей, чемнеотвратимая угроза жизни. То, чем ты не дорожил, чем готовился пренебречь, сразуобретает и ценность, и смысл. Животный ужас вытеснил все мысли и чувства.

Я забился, но тщетно.

Радостно вопя, насильник тащил меня куда-то.

Неимоверным усилием я сумел скинуть с головы покров. Это недало мне свободы, но по крайней мере теперь я мог видеть происходящее.

Оказалось, что паршивец уже сбежал с крепостной стены инесётся по Испанской набережной, лавируя меж людьми, повозками и лошадьми.

Куда он меня тащит?

Может быть, это судьба, вдруг подумалось мне. Напряжениемволи я подавил панику. Мне помогло изречение Учителя: «Худшие миги жизни даюткратчайший путь к сатори».

Сатори я не испытал, но всё же несколько воспрял духом.

Я сказал себе: мальчик увидел необычную и, скажу без ложнойскромности, красивую птицу. Захотел её поймать — как ловят мечту. Проявилпохвальное упорство, изобретательность и достиг цели. Так, может быть, всё клучшему? Доселе мои питомцы были взрослыми, укоренившимися в своих грехах изаблуждениях людьми. Я мог о них заботиться, но исправить их карму был не всилах. Иное дело — душа юная, неоперившаяся. Как много пользы способен я ейпринести! Сколь многому деликатно и тактично, исподволь, научить! Пусть мальчиксажает меня в клетку, я найду способ завоевать его доверие и дружбу.

И я перестал попусту барахтаться, а вместо этого осуществилритуал сопереливания, благо пострелёнок плотно прижимал меня к груди. Яцарапнул его когтем через холщовую рубашку, изогнувшись, клюнул в висок.

Я заглянул в жизнь моего маленького похитителя, проникся еговнутренним взором, услышал голос его сердца.

Перед внутренним взором мальчишки длинной чередойвыстроились чучела птиц: чаек, крачек, дятлов. Ещё там был ястреб и два филина.Поодаль, окружённое мечтательным сиянием, мерцало стеклянными глазами ещё одночучело, чёрно-пурпурное, в котором я с содроганием узнал себя.

Голос сердца у маленького негодяя шептал: «Три, нет, четыре,нет, ПЯТЬ ливров!»

Он не собирался сажать меня в клетку. Паршивец зарабатывална жизнь тем, что убивал птиц и продавал их чучельщику.

Озарение длилось долю секунды.

Клюнутый заорал от боли, взмахнул сетью и со всего махужахнул моим бедным телом о стену. Он решил прикончить меня прямо сейчас.