Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я вам еще не рассказывала о миссис де Кадене, моей матери, доктор Р.? Попробую кратко. Мама – прирожденный борец. Она всегда была бесстрашной. Переплывала озера, ныряла со скал, разводила костры. Я сама видела, как она голыми руками сломала шею умирающему кролику. Она скакала галопом, лазила по деревьям, мочилась (или того хуже) в кустах, запросто подходила к незнакомцам, чинила штепсели, ставила запаску в машине, загорала топлес и спорила с начальством. Выше всего она ценила инициативность. У нас не было границ, как у других детей. Она выросла в глуши Нортумберленда при благодатном попустительстве родителей и считала его нормой. Обожала моего отца, вполне заслуженно. Он был старомодным университетским преподавателем и почти не замечал, чем все мы занимаемся. Собственно, он не замечал ничего, если это было не на латыни. (Одним из наших с Дэвидом любимых развлечений было завязать ему глаза и заставить рассказывать, что на нем надето. Он понятия не имел – ни малейшего! «Теннисный костюм», – гордо заявлял он, восседая в строгой тройке.) Наверное, потому мы и жили в дыре на севере Лондона. Родители могли при желании переехать, однако совершенно не тяготились соседством с наркопритонами, кришнаитским центром (милостивый Ганеша, ну и молотили же они в барабан!), захиревшим муниципальным жильем, заброшенными или занятыми бомжами халупами и – как ни странно – женским монастырем. Мать создавала гневные инициативные группы, заседавшие у нас на кухне, – в основном присутствовала она, отец (который тайком читал книгу по философии Ренессанса) и сестра Гвендолен. Они начинали кампании, собирали мусор, ложились на мостовую, чтобы большегрузы изменили маршрут (папино счастье – можно спокойно почитать) и протестовали против отмены автобусов. Она судилась с муниципалитетом, наотрез отказываясь платить местные налоги, и стала первым человеком в судебной практике, который получил такое право. Вся полиция знала ее по имени (Джулия), поскольку она вызывала их раза два в неделю в связи с каким-нибудь инцидентом: десятилетний токсикоман в луже собственной рвоты, бритоголовый верзила, потрясающий оружием. «Опустите пистолет, молодой человек!» Ничто ее не пугало. Даже парень, который выпрыгнул из-за дерева, когда мы с нею выгуливали собаку в укромном уголке наркоманской, замусоренной и заросшей ежевикой зеленой зоны в конце улицы. Он глядел на нас и яростно дрочил. «Смотрите! Смотрите!» – гордо кричал парень, зажимая пухлыми пальцами свое сокровище. Мать отпихнула меня назад (я стояла как столб, зачарованная страхолюдным размером этой штуки) и произнесла голосом, который приберегала для особо суровых нотаций: «Стыд и позор! Убери пенис, негодный мальчишка!» К моему изумлению, негодный мальчишка незамедлительно разревелся и спрятал свое хозяйство. Выяснилось, что ему стыдно, и мама следующие двадцать минут утешала его, усадив на пенек, пока я подбрасывала ногами использованные презервативы. Начинаете понимать, доктор Р., откуда я такая взялась, какая женщина меня родила?
Что ж, с грустью сообщаю, что моя мама-борец в конце концов проиграла битву. Ее храброе сердце сейчас исполнено страха, и болезнь Альцгеймера трясет ее в своих нервных челюстях. По счастью, десять лет назад родители переехали и теперь живут недалеко, удивляясь, что есть улицы, где не бьют стекла и по нужде ходят в туалет. Каждый день, а иногда каждый час, она приезжает ко мне на велосипеде в состоянии чистейшей паники. (Что она будет делать, если мы продадим дом? Мне надо быть рядом с ней, понимаете? Она ведь и дальше будет прикатывать на велике, не замечая новых жильцов и обстановки; будет сидеть у них на кухне, стелить им постель, залезать в их ванну.) Ибо она попала в замкнутый круг и задыхается от страха: путается, съеживается, запинается, судорожно сглатывает, – тревога и беспокойство сочатся из каждой поры. Я стараюсь успокоить ее милыми нежностями, пока она повествует об очередной мухе, выросшей в слона: никак не найдутся марки, мыло или сумочка, и непонятно, сколько пакетиков чая класть в чашку. Жизнь превратилась в грозного врага, который ежеминутно подкарауливает и нападает.
И все-таки, несмотря ни на что, моя мама остается собой. Она сохранила сострадание, способность чувствовать, свою любящую заботливую душу. Она по-прежнему моя безопасная гавань в шторм, мой якорь, мое прибежище. Моя Полярная звезда.
Я сжала ее руку, охваченная отчаянным желанием защитить, и заявила доктору Рис-Эванс, что мама в последнее время чувствовала сильную слабость. Доктор сверкнула зубами, подняла палец и вызвала медсестру, спрашивая, есть ли время для быстрого анализа крови. А затем посмотрела в свой страшный блокнот.
– Итак, миссис де Кадене, начнем?
Уже нервничая, мама изо всех сил сосредоточилась.
– Хочу, чтобы вы запомнили три слова. Я попрошу вас повторить их в конце теста. Договорились?
– Договорились, – повторила мама, как будто это одно из слов.
– Яблоко. Лошадь. Вторник.
Мама рассмеялась, в восторге, что испытание, которого она так боялась, до абсурдного простое.
– Яблоко. Лошадь и… вторник, – произнесла она несколько раз одними губами.
– Верно, – ответила доктор Рис-Эванс. – Скажите, пожалуйста, какой сегодня день? (Нечестно, согласитесь!)
– Вторник! – уверенно ответила мама. Была пятница.
– Хорошо. А теперь назовите, пожалуйста, имя нашего монарха.
– Конечно! – Мама входила во вкус. – Королева Елизавета Вторая.
– Что необходимо иметь на случай дождя?
Вопрос выбил из колеи, и мама повторила его, выигрывая время.
– Что необходимо иметь на случай дождя?.. Палатку? – произнесла она, как будто ее проверяют на инициативность.
Какой-то резон в ее ответе все же был, да, доктор Р.?
– И еще можно развести костер. – Мама уверенно пошла не в ту сторону.
Рис-Эванс вновь сверкнула зубами.
– Хорошо. А сколько будет девять плюс восемь?
– Э-э… девять плюс восемь… так… восемнадцать… нет…
Мама паниковала. Ей очень хотелось пройти тест, услышать, что с ней всё в порядке, что она не теряет рассудок.
– Хоть убейте, не сосчитаю! – рассмеялась она.
– Ничего. Скажите, пожалуйста, сколько «н» в слове «кожаный»?
– Кожа… Две…
Я ободряюще улыбнулась. Какое унижение! У нее всегда было прекрасно с орфографией.
– Замечательно. А какие три слова я просила запомнить в начале?
– А?.. – удивленно посмотрела мама. Она понятия не имела, о чем речь.
– Помнишь, мама? Тебе назвали три слова.
– О да, – ответила она, радуясь моему вмешательству. – Спасибо, дорогая. Какие же слова?.. Постойте… Вот черт!.. Лучик!
– Да! – воскликнула я.
Она была довольна собой.
Лучиком звали пони, которого ей подарили в детстве. Лошадь – пони – Лучик. В ее рассуждениях была логика, я бы засчитала как полбалла. Однако на доктора Рис-Эванс ответ впечатления не произвел.