– Ничего, – сказала она, – у вас хорошо получилось.

Мама пала духом, несмотря на дорогие сердцу воспоминания от том, как мчалась по полям на Лучике. В эту минуту вошла сестра с причиндалами для анализа крови и села рядом.

– Благодарю, Сибо, – сказала Рис-Эванс, и ее взгляд, оценив марку и модель моей обуви, остановился у меня на груди. – Как там Несс? Не видела ее, наверное, с прошлого… – начала она, пока Сибо закатывала мамин рукав.

Рис-Эванс давно хотела это спросить и была в восторге, что приперла меня к стенке у себя в кабинете. Она спрашивала не потому, что беспокоилась; ей хотелось посплетничать, в ее голосе отчетливо звучало радостное возбуждение. Я уже несколько раз замечала эту нотку в вопросах, которые мне задавали о Несс и Лие (я неожиданно оказалась их пресс-секретарем).

– Я видела Лию на родительском собрании… – продолжала она, направляя нить разговора в нужное русло.

Еще одна особенность доктора Рис-Эванс – она была помешана на знаменитостях; даже перечисляя достижения Ханны, не сдержалась и упомянула невзначай несколько знаменитых родителей ее одноклассников, шеф-поваров и футболистов (это тоже считается?). Я в конце концов устала делать изумленное лицо. Бедная Лия; на школьных мероприятиях Рис-Эванс не давала ей проходу, возникая то тут, то там, как злокозненный герпес.

– Нормально, – отозвалась я, не собираясь это обсуждать.

А мама, очевидно, все еще чувствовала себя экзаменуемой. Наконец попался билет, который она знала (по натуре мама никогда не была болтливой).

– Да, теперь нормально, – подхватила она, – но это было ужасно!

Время от времени мама набрасывалась на воспоминание, проплывающее в голове, с проворством дикой кошки, преследующей добычу. Я точно знала, о чем она. В тот день, когда Лия ушла из своего не очень счастливого дома, Несс забрела к нам, босая и растерянная. Я брала интервью у нефтяного магната в городе, а мама была дома, ища давным-давно позабыв что. Она была идеальным собеседником в кризисе – сострадательное сердце и полнейшая каша в голове (неистерзанный ум и не в силах дать такого простого утешения). Она встретила убитую горем Несс и, несомненно, заключила ее в объятия. Они не слышали, как я вошла. С порога гостиной я увидела их на диване: Несс полусвернулась-полураспласталась, как ленивая старая собака, на груди матери, а та нежно поглаживала ловкими пальцами ее волосы, тихонько напевая ту же колыбельную, что и мне в детстве, – «Золотые сны»[5]. (Отец, которого, помимо краткого увлечения йодлем, не трогала никакая музыка, написанная позднее пятнадцатого века, категорически утверждал, что Битлы сперли текст у неизвестного автора древности.) Сначала, как ни дико звучит, я подумала, что Несс тоже поет, потому что она едва слышно поскуливала, но вскоре поняла, что это были звуки горя, рыданий, которые переходят в дрему. Я сразу догадалась, что произошло, и молча вбирала глазами живописную картину нежности между двумя самыми дорогими мне людьми. Потом заметила Карла, который сидел за дверью в наушниках и играл в «Футбольный менеджер».

Даже в первый момент я понимала значимость того дня, хотя и не представляла, куда он нас приведет. Это был конец эпохи. Лия переехала в квартиру около магазинов. Несс чуть не сошла с ума. А в сердце мамы трагедия зажгла огонек, дала ей цель. Давно я не видела ее в таком ясном рассудке. Мама велела мне набрать для Несс ванну (я набрала) и принести ей чашечку чая (я принесла). Она поставила чай рядом со спящей Несс, высвободилась из-под нее и с почти военной целеустремленностью потащила меня в кухню. Я трусила позади, как всегда поражаясь, насколько молодо мама смотрится – со спины она сошла бы за тридцатилетнюю. На кухне она приказала мне сообразить обед для детей – Иви ушла, но Полли с Энни играли наверху. На короткие двадцать минут мама – ее храброе сердце, сострадательная практичность – снова была со мной; она спросила, что произошло, и без осуждения слушала, что они давно ссорились, в наш последний совместный отпуск Лия за две недели не обмолвилась с Несс и парой слов. Все это было для мамы ново, хотя я уже не раз говорила ей, что их отношения испортились.

– Бедная Несс. Бедные дети. Бедная Лия, – произнесла она спокойно и, поглядев в окно секунду-другую, добавила: – А у Лии характер…

Мне это заявление показалось странным.

Мама начала прибираться. Телефон сунула в холодильник, а молоко – в шкафчик с чистящими средствами. Когда Несс, пошатываясь, вошла на кухню, повернулась и спросила:

– Ванесса, ужасно выглядишь! Что случилось?

Самое худшее в болезни Альцгеймера – то, что ты кажешься бессердечным. Абсолютно незаслуженно…

– Появился кто-то третий? – спросила Рис-Эванс со сладострастным блеском в глазах.

Наличие третьего предполагали все. Обычно так оно и бывает, да, доктор Р.? Нужен кто-то, чтобы нас мотивировать, дать пинка. Что сподвигло Лию? Думаю о том, как же плохо ей было, если она решилась навлечь на свою семью такое горе! Она была несчастна, мы все это знали. Однако принимали как факт, почти как шутку: однажды она пообещала сама себе на Новый год, что начнет ходить пружинистой походкой – надеялась взбодриться. Я никогда не знала ее другой. Я была уверена, что третьего нет, это мне и нравилось в Лие. Она стремилась к порядку в жизни. Хотела ее изменить – и изменила.

По дороге в ванную, где Несс отчаянно рыдала в ароматной пене, я заглянула к детям. Энни и Полли развалились на кровати и смотрели что-то смешное на «Ютьюбе», причем Энни жадно нюхала пальцы Полли. Я обняла пахнущую шоколадом Полли. Через секунду-другую она сказала:

– Мне не видно, Конни.

Я отпустила.

Несс лежала в ванне неподвижно, повернув голову и положив руку на грудь, как раненый святой Себастьян. Знаю, нехорошо пользоваться моментом, но Несс всегда была странно стеснительной и прятала свое тело; хотя мы вместе отдыхали и загорали на многочисленных пляжах, в тот день я впервые увидела ее во всей нагой красе. Ее тело в самом деле было красиво, с милыми растяжками и своенравными волосками. Карлу наскучило слушать о ее совершенстве, и он раз за разом говорил, что у нее мальчишеская фигура, прямая, как жердь, и никакой задницы, мол, не за что ухватиться. Господи, когда он в последний раз хватал меня за что-нибудь? Слова, одни слова… У нас никогда не было такого страстного, хватательного секса. Довольно приятный дежурный половой акт раз в месяц – и всё. Или – где наша не пропадала! – внезапный шквал два дня подряд. Думаю, у вас, доктор Р., дела обстоят так же. Кстати, я недавно поинтересовалась у мамы, как часто они с папой занимаются любовью, и та ответила: «О, сейчас уже почти бросили, дорогая; пару раз в месяц, не больше». (Елки-моталки!)

– Как Полл? – спросила Несс, поворачивая ко мне лицо с коричнево-зелеными мешками под глазами.

– Смотрит «Ютьюб». Иви с Джошем еще не вернулись.

Старшие дети теперь официально встречались – очень странно и попахивает инцестом, но все равно славно.