– Это было ужасно, Кон! Полли заплакала, убежала и забилась под кровать. Иви хлопнула дверью.

– Ничего, дети живучие.

Иногда нам всем надо слышать милые банальности. Вам бы тоже не мешало говорить их почаще, доктор Р. А то прослывете сухарем.

– Стану разведенкой, которую никто не приглашает на ужин…

Я сжала пальцы у нее на ногах.

– Нет.

– Пообещай, что будешь меня приглашать!

– Конечно! Приходи и ешь у нас каждый вечер, радость моя!

– Я боюсь одиночества…

Она была так несчастна, так страдала. Эта страшная ранимость вызывала ужас и, признаюсь, острое любопытство.

– Ты не будешь одна, обещаю!

Я встала на колени у края ванны, сама чуть не плача. Порой мне казалось, что мы продолжение друг друга.

Все было глубоко печально. В тот вечер мы с Карлом лежали в постели, притворяясь, что читаем. Молча глядели в потолок, каждый в своем мире, начиная понимать масштабность произошедшего. Основы поколебались. Как ни странно, я перепугалась за собственную семью. Ввосьмером мы были надежной системой. Мы стали неразлучны, практически жили друг у друга, последние семь лет вместе отдыхали, собственно, даже предпочитали отдыхать вместе. С течением времени мы слились и ввосьмером ладили лучше, чем отдельными четверками. Лия и Карл часами играли в гольф и теннис, пока мы с Несс подолгу гуляли вдоль берега или бездельничали за книгой. Возникал большой вопрос: что мы без них? Я не знала ответа. Мы остались одни, лицом к лицу с реальностью собственных отношений.

В голове крутилось еще кое-что: я немного завидовала их свободе. Лия разорвала цепи, освободилась от условностей уютного мирка. Она не любила Несс и потому ушла. Не побоялась. Да, мама права: у нее характер.

Нам с Карлом следовало бы крепко обняться в сгущающейся темноте и шептать: «Мы не потеряем друг друга, не расстанемся!» А мы лишь покачивались, каждый по отдельности, на океане кровати.

– Надо ей помочь, Карл. Я за нее боюсь.

– Пусть приходит и зависает здесь, дети могут ночевать…

Он был добр, как всегда. Даже сказал, что мои родители могут переехать к нам; если папа не справляется, мама может жить у нас. (Намерение хорошее, но в реальности я знала, что все заботы лягут на мои плечи, ибо Карл часто уезжал по работе, и, несмотря на все свое очарование, доктор Р., мы с вами помним, не умел включить стиралку. А как я потяну работу, детей, дом и маму в придачу?)

Лежа в тусклом свете, я ощутила ужас пред лицом зыбкого будущего. Взяла Карла за руку, и он сжал мои пальцы, игнорируя, как и я, очевидность: было ясно как день, что надо заняться любовью – продемонстрировать единение. Однако ни у одного из нас недостало вдохновения…

Доктор Рис-Эванс упивалась каждым словом. Мама обнаружила потрясающую память, описывая чайную чашку, во что была одета Несс и что она ей пела, но скоро начала повторяться и резко прекратила подачу информации, завидев огромную иглу. Медсестра нажала на поршень шприца и выбросила вверх прозрачную струю. Мама вскрикнула и схватила меня за руку.

– Все хорошо, мама.

Страх перед уколами я считаю вполне здоровым: только псих может радоваться, что его пыряют иглой.

– Лучше смотри на меня, мам.

Я погладила ее сухую и тонкую, как бумага, кожу. Тревожные глаза стали водянисто-бесцветными. Перламутровая голубая подводка для глаз была нанесена криво и смазалась. Вдобавок мама перепачкала нос в губной помаде. Все вместе это придавало ей трагикомический вид. Она вздрогнула, когда огромная игла вонзилась в кожу, такую бледную рядом с эбеновой рукой медсестры.

– О чем это я, дорогая? – спросила она.

Вначале горе Несс было очень сильным. Однако вскоре она, с ее рассудительностью, взяла себя в руки. По вечерам после работы чаще всего приходила с детьми к нам. Дети делали домашку, я готовила, а она звонила по работе. Распивали бутылку красного вина. Если Карл был дома, то готовил что-нибудь вкусненькое; стряпает он потрясающе. Иногда смотрели киношку. Обе семьи – минус Лия, естественно, – субботним вечером собирались тесной кучкой вокруг телевизора, чтобы заглотить очередную порцию бреда. Такой расклад стал нормой.

В это же время моему дорогому папе вживили кардиостимулятор. У него самого начала сдавать память, так что я носилась между домами и врачами, теперь еще беспокоясь о том, что родителям неизбежно придется нанимать сиделку. Мама появлялась у нас, когда ей заблагорассудится, и спрашивала Несс, как Лия и дети. Та всякий раз терпеливо объясняла, что брак распался, пока в конце концов ей не надоело и она не стала говорить, что всё в порядке. Я, сама того не ожидая, сильно скучала по Лие и ее мрачному скептицизму, который на удивление успокаивал. В конце концов она вывезла свою мебель. Мы с Несс посмотрели на зияющие дыры на стенах и поехали в «Икеа». Выбрали на замену дешевые жизнерадостные вещицы. Поддавшись порыву, она купила забавные часики с кукушкой, которая каждый час выскакивала и хрипло куковала. Несс говорила, что ей от этого весело.

Признаюсь, иногда я мечтала, чтобы Несс дала нам небольшой передых. Ни дня не прошло без того, чтобы она с детьми не появилась у нас в доме. А изредка все же хотелось провести вечер наедине с Карлом или пригласить других гостей. Я чуточку задыхалась. И, наверное, тоже действовала ей на нервы; она порой сильно на меня злилась. Однажды вечером мы втроем шли в паб, и она сказала: «Терпеть не могу свои волосы…» Странное заявление, во-первых, потому, что очень уж девчачье, а во-вторых, я знала, что она их любит, считает бесподобными. У нее была манера их крутить, которая меня слегка раздражала. Несс сознательно кокетничала. Я замечала, как она включает очарование в школе, с мужчинами и женщинами: волосы круть-круть, туда-сюда, – и человек становится податливым воском в ее руках. Может, я завидовала ее свободе? Наверное. И вместе с тем постоянно за нее тревожилась. Понимаете, я искренне считала, что она заслуживает самого лучшего. Я делала все, чтобы ее приободрить; как-то в выходные мы покрасили ей пол в белый цвет, а стены – в голубой, чтобы не пахло больше Лией. Я предложила ей сменить имидж – мне давно уже до смерти хотелось подобрать ей гардероб, вкус у нее был не очень. Прошлись по магазинам. Я купила ей косметику: дымчатые тени, которыми сама пользовалась и которые ей нравились. И уловка сработала – Несс повеселела, вновь начала развлекаться. Распускалась, как цветок, и четыре месяца спустя просто благоухала. Признаюсь, хоть и неприятно, что мне она грустной, подавленной и нуждающейся в заботе нравилась больше, – это повышало мои акции как друга. Несс стала ходить на свидания. Одно дело смотреть на нее с Лией, и совершенно другое – как она весь вечер целуется взасос с официанткой. Я не очень успешно адаптировалась к новому положению. «Терпеть не могу свои волосы, – сказала она, дергая себя за пряди, – они такие…» Запнулась. Мы шли по дорожке вдоль реки, Карл первым, я – за нею, позади. На Несс было прелестное платье, которое я нарыла в «Урбан аутфиттерс», и я любовалась ее изяществом.