– Вон там есть свободная камера. Идите за мной.

Тэйлон ошарашенно смотрит на меня.

– Он что, хочет, чтобы ты гадала за решеткой? – Его голос тих, но, видимо, недостаточно тих.

Надзиратель резко поворачивается к нам:

– А у тебя что, есть идея получше, малец?

Тэйлон плотно сжимает губы и качает головой:

– Нет, все нормально. Все отлично.

Костолом усмехается:

– Так я и думал.

И, открыв дверь, пропускает нас внутрь.

Я еще никогда не гадала на костях в присутствии нескольких человек и совсем не уверена, что смогу это сделать. Маленькая камера заполнена дымом от благовония, таким плотным, что я не могу нормально дышать.

Я сижу на полу перед каменной чашей. Остальные отодвинулись, чтобы мне не мешать. Тэйлон и Никлас сидят вместе, прислонясь к одной стене, остальные устроились с противоположной стороны. Но здесь все равно слишком тесно.

Для меня гадание на костях – это нечто интимное, как купание или переодевание, так что сейчас, когда мне предстоит гадать в присутствии такого большого числа зрителей, я чувствую себя уязвимой.

Я кладу кости на дно чаши и окропляю их кровью из склянки.

– Что именно мне надо искать? – спрашиваю я, по очереди посмотрев на каждого из членов нашей команды. Необходимо сформулировать задачу так, чтобы никто не понял, что я пользуюсь не только Ясновидением Второго Порядка, но как это сделать?

– Доказательства, что же еще? – говорит Тэйлон и пожимает плечами, словно он и сам знает, что это не очень-то хороший ответ.

Я прикусываю губу. Видимо, если мне хочется двигаться вперед, лучше всего идти напролом.

Я беру огниво, высекаю искру и поджигаю кости. И жду, пока они не обугливаются в достаточной мере, пока от них не начинает подниматься неприятно пахнущий дым и, смешавшись с благовонием, не ударяет мне в нос. Тогда я накрываю чашу тяжелой чугунной крышкой, которая гасит пламя, после чего высыпаю кости на пол.

Тяга магии сильна, и я ощущаю ее немедля. Она поет в моих ушах, заставляет бурлить мою кровь, и вот меня уже затянуло в видение.

Узник сидит там же, где его видели мы, – на земляном полу своей камеры, прикованный за ногу к каменной стене. Его колени согнуты и подтянуты к груди, голова запрокинута. Дженсен. Его имя приходит мне на ум так же естественно и легко, как ночь сменяется рассветом. Только что было темно – и вот уже встает заря, ясная, светлая, такая, что ее ни с чем нельзя перепутать.

Дженсена обуревают сразу несколько чувств – гнев, жалость к самому себе, но надо всем этим довлеет тревога. Проникнув в его сознание, я вижу его семью. Его партнера Фредрика, который крупнее Дженсена, но по характеру мягче его. И их маленького сынишку, Боу, мальчика с карими пытливыми глазами и золотистыми волосами. Что с ними станет, если он будет осужден? Мать Боу умерла, когда он еще не вышел из младенческого возраста. Если Дженсен больше никогда не вернется домой, позволят ли ее родители Фредрику воспитывать его? Дженсена мучает мысль о том, что Фредрик потеряет разом и своего партнера, и их сына. И о том, что Боу потеряет тех единственных родителей, которых он когда-либо знал.

Я напрягаюсь. Едва ли это можно назвать доказательством. Мне необходимо выяснить, что Дженсен сделал, чтобы попасть сюда. Словно в ответ на эту мысль место действия меняется – теперь я слышу мерный стук лошадиных копыт по усеянной галькой тропе. Легкий ветерок разносит мелодичный смех Боу.

Дженсен едет верхом на гнедой кобыле, усадив перед собой Боу. На лице мальчика написан восторг, и он показывает отцу то на дерево, то на скалу, то на цветок.

– Ты видел ту птичку, пап? У нее была фиолетовая грудка и синяя головка.

– У тебя зоркие глаза, сынок, – говорит Дженсен. – Я ее не заметил.

– Вот было бы смешно, если бы у тебя были фиолетовая грудь и синяя голова.

Дженсен смеется:

– Это точно. Как ты думаешь, если бы я был фиолетово-синим, ты все равно любил бы меня?

– Наверное.

Время идет, и Дженсен целиком погружается в свои мысли. Он направляется к одной из своих пациенток, живущей в соседней деревне, – у нее развилась инфекция после того, как она порезала палец во время стряпни. Дженсен уже полечил ее, но сейчас, по его мнению, надо осмотреть ее повторно, чтобы убедиться, что инфекция не вернется. Обычно в таких случаях он оставляет Боу с Фредриком, но сейчас время жатвы, и Фредрик будет работать в поле до самого заката. И Дженсен думает о том, что Боу наверняка интересно ехать с отцом. И кто знает – быть может, доведывание определит, что Боу тоже будет Врачевателем, тогда этот их визит к пациентке будет ему полезен.

Боу зевает:

– Папа, нам еще далеко?

– Нет, теперь уже недалеко, – отвечает Дженсен. – Мы доберемся до места еще до того, как настанет ночь.

Боу смотрит на ярко-голубое небо.

– Значит, нам еще ужасно долго ехать.

Дженсен смеется:

– Ничего, мы сделаем небольшой привал, чтобы размять ноги и немного подкрепиться. Хочешь малость передохнуть?

Боу утвердительно хмыкает и трет глаза. Скоро он уже крепко спит, привалившись к своему отцу.

Дженсен не видит кролика – тот несется по полю рядом с тропой, спасаясь от лисы. Затем перебегает тропу перед лошадью, она пугается, и Дженсен пытается успокоить ее, гладя ее холку и тихо что-то говоря.

И, наверное, это бы сработало, если бы внезапно проснувшийся Боу не вскрикнул.

От внезапного звука лошадь встает на дыбы, и Боу начинает скользить вбок, Дженсен хватает его, пытается удержать. Но, чтобы успокоить лошадь, ему приходится ослабить хватку – совсем чуть-чуть, – и он не удерживает своего сына.

Все происходит быстро – Боу соскальзывает с лошади, падает, кричит, затем копыто лошади резко опускается на его ногу, Дженсен слышит, как хрустит бедренная кость его сына, и у него холодеет кровь.

Он спрыгивает с лошади, берет сына на руки.

– Все будет хорошо, – говорит он. – Я с тобой.

Боу вопит, пронзительно, истошно. Его штаны заливает кровь. Дженсен осторожно кладет его на землю, разрывает ткань и видит, что у сына открытый перелом. Бедренная кость Боу проткнула мышцы и кожу – это самый опасный вид перелома.

– Помоги мне, папа, – кричит Боу.

– Помогу, сынок. Помогу.

Дженсен прижимает пальцы к ране и отдается потоку магии, пока его взор не проникает внутрь ноги Боу и он не начинает ясно видеть сухожилия, связки и мышцы. Он тихо ругается – острая кость разорвала бедренную артерию, и кровь льется неудержимо. Ему ни за что не удастся вовремя довезти сына до Врачевателя Ран и Травм.