Поразмыслив на досуге, Сергей направился к местному муфтию.

Хозяин дома принял его по обычаю вежливо, но подчёркнуто холодно. Это было не ново: все прежние попытки Воронова установить с ним какие-то отношения заканчивались ничем.

Едва неподступный горец взял подарок в руки – эмоций сдержать не сумел, и глаза его радостно вспыхнули: невзрачная находка оказалась Кораном весьма древнего и особо почитаемого издания, от которого уцелели считанные экземпляры.

– Слава Аллаху! – старик с благоговением приложил книгу к сердцу. – Слава Аллаху!

Прощальное его рукопожатие было крепким и искренним – он заявил, что отныне Воронов – всегда желанный гость в его доме.

– Это тебе наглядный пример к вопросу о ценностях в этом мире, – заметил подполковник молодому Горюнову, рассказывая об итогах своей встречи с муфтием, – а наши взломщики хотели книжку выбросить! – Воронов усмехнулся. – Знали бы мужики, сколько она стоит на самом деле! – Сергей хитро прищурился. – Какой делаем вывод, Вадик?

– Самая великая ценность – наше знание! – не сморгнув глазом, ответил тот.

– Молодец, лейтенант! – от души рассмеялся Воронов. – Быть тебе когда-нибудь генералом…

Теперь сейф шикарно запирался на два больших висячих замка через проушины из арматуры, приваренные к створу.

А за сейфом пылилась исцарапанная гитара – предмет явно случайный в этой комнате, неизвестно откуда и когда взявшийся, но передаваемый контрразведчиками по наследству от смены к смене, почти как талисман. Судя по слою пыли, на ней никто не играл, но она всё стояла и стояла.

***

Хозяева комнаты только что откуда-то вернулись, оба небриты и с красными от недосыпа глазами. Работы у них полно, а случай с Рубахиным – всего лишь одно из череды событий, требующих от них внимания.

На столе у особистов стоит двухлитровая стеклянная банка с коньяком местного производства, и разговор начинается соответствующим ритуалом под тушёнку и солёные огурцы. За «первой» дружно прошли «вторая» и «третья», и только потом Воронов с удовольствием закурил и сообщил Василию:

– «Хонду» твою нашли в тот же день в двух кварталах от места, где в тебя стреляли, капитан. Ничего интересного: машина в угоне, отпечатки стёрты, свидетелей – никого! Сам понимаешь, это очень скучно. Но стреляли-то неспроста!

– Ну да, – соглашается Рубахин, и ему тоже вся эта история не кажется случайной. – Скучновато.

– Охотились именно на тебя, – продолжает Сергей, – попробуй сообразить, почему и кто, тогда, может, и раскопаем чего. Наш весьма авторитетный источник утверждает, что местные к этому делу непричастны. У нас нет оснований ему не верить. Так что – думай!

Рубахин думает. Контрразведчики вроде бы и свои ребята, ту же кашу хлебают здесь, мокнут и мёрзнут вместе со всеми, и под пулями ходят, но говорить с ними всё-таки следует аккуратно.

– Не напрягайся так, Василий, расслабься, – устало улыбается Воронов, – ты же профессионал, матёрый опер, у тебя должны быть версии. Ты ведь уже раскинул мозгами?

Он делает знак Вадиму и тот снова разливает по стаканам.

Коньяк очень хорош. Это именно коньяк, а не коньячный спирт, которым чаще всего торгуют в окрестностях коньячных заводов. Его надо бы пить не спеша, маленькими глотками, наслаждаться вкусом, терпким тонким ароматом, но за столом – ребята простые.

Для нашего человека, а тем более, военного, больше важен не сам напиток, а разговор под него. Ценен для мужиков переход к тому состоянию, когда расслабляются на душах жёсткие узлы, понемногу развязываются языки, и жизнь уже не кажется настолько поганой, как она есть на самом деле.

– Версия, собственно, всего одна, – отвечает Рубахин, чувствуя, что толку от него особистам будет немного, – но улики по ней исчезли, подозреваемый – тоже.

Василий коротко поведал историю с превращением амфетамина в аскорбинку.

– А связи продавца пробивали? – Воронов делает пометки в своём помятом блокноте.

– Не успели. Оказались здесь.

– Я слышал, ты сам рапорт написал на командировку? С какой такой радости?

Они до мелочей разобрали ситуацию. В итоге, контрразведчиков больше всего заинтересовала фигура подполковника Старовского, и они попросили рассказать о нём поподробнее.

Когда коньяк уже заканчивался, а трое мужиков за столом стали своими в доску, Василий, с разрешения хозяев, вытащил из-за сейфа гитару.

– Ты играешь? – удивился Воронов.

Вместо ответа Рубахин стёр ладонью пыль с поцарапанной деки, подстроил ослабшие струны и вполголоса спел одну из своих песен, которую он объявил, как «ну, в общем, о том, что всё как-то очень уж хреново».

Эти парни хорошо поняли, о чём пел Рубахин. Они тоже по долгу службы смотрели на жизнь больше с её грязной и мрачной изнанки, а потому под конец – нестройно, но душевно – помогли капитану с припевом:

– Чья песня, капитан? – спросил Сергей, разливая остатки коньяка. – На Высоцкого похоже.

Василий пожал плечами.

– Не знаю, не помню уже, – устало ответил он, – но точно не Высоцкий…

Утром он получил приказ майора Гагары: «За периметр военного городка не выходить!».

Контрразведчики решили Рубахина подстраховать – это было их требование.

А ещё через пару дней Гагара отправил Василия домой…

От известия о гибели старшего лейтенанта Соколова Старовскому спокойнее не стало: главный виновник всей этой истории – капитан Рубахин оставался в живых, а последний визит Соколова к Лобановой мог означать лишь одно: Рубахин с другом шарили около школы не зря!

Но при встрече с Анубисом Старовский о Лобановой не упомянул. Он посчитал это излишним, справедливо полагая, что если Лобанова и сделала какую-то экспертизу, то официально пришить к делу её результаты практически невозможно – мало ли что может валяться на школьном дворе!

Да и как можно проверить, что там за анализ Лобанова у себя делала и делала ли вообще? Он знал наверняка, что, в отличие от других подразделений, в службе экспертов никто на начальницу «стучать» не станет ни под кнутом, ни за пряники…

Вдобавок, подполковник ещё с первого знакомства инстинктивно опасался этой женщины и не находил тому никакой внятной причины. Строгая, но при этом простая в общении, она притягивала своей женственностью, а вот вполне естественные грешные мысли о ней каким-то загадочным образом натыкались на непреодолимый холод.

«За всё нужно платить!» – навязчиво вертелось в голове у подполковника. – «За всё нужно платить!» В нём крепло убеждение, что его время платить уже наступало.