– Ирине Романовне Кравцовой. Ведь нужно же изыскать эти самые десять тысяч баксов. Пятьдесят или сто, как я полагаю, все равно не понадобятся.

– Если только в крайнем случае.

– Если только в крайнем случае, – повторил он. – Алло! Ирина Романовна?..

Переговорив с Кравцовой, Родион положил трубку и, пристально посмотрев на Розенталя, произнес:

– А теперь, Миша, чтобы стать полноценным членом нашей команды хотя бы в этом отдельно взятом деле, тебе нужно узнать еще кое-что. Но перед этим ты подпишешь бумагу о неразглашении увиденного и услышанного. Дело в том, что я разработал в высшей степени рискованный план.

– Это когда же? – ревниво спросил Миша.

– Пока ты дремал после беседы с Борей Толстым, Мария рассказала мне то, что от него удалось узнать, и у меня в голове родился этот план. Так вот, – продолжал Родион Потапыч, – я убедил Марию согласиться с этим планом. Жуть полная, но, по крайней мере, риск может оправдаться.

Миша поднял с земли выпущенную в кадку с пальмой сигару и, прикурив от протянутой мною зажигалки, произнес:

– Я слушаю… босс.

К десяти часам вечера наша с Мишей Розенталем внешность, по моему собственному выражению, «подкорректировалась». Посетив мой любимый салон красоты (который наводил лоск и на мужчин, так что мы ходили вместе с Розенталем), я кардинально поменяла имидж. Я подстриглась и покрасила волосы в черный цвет, отчего мое лицо стало казаться особенно бледным, а глаза – особенно большими. К тому же я вставила цветные линзы и из голубоглазой превратилась в обладательницу карих глаз.

Мне нацепили накладные ресницы, хотя мои собственные были далеко не коротенькими, а также покрасили ногти (вернее, титановые накладки на них) в довольно вульгарный бирюзовый цвет.

Я надела деловой костюм, хотя макияж и прическа больше соответствовали имиджу дорогой проститутки. Впрочем, упомянутый «деловой костюм» представлял собой пиджачок, надетый прямо на обтягивающую серую маечку, и короткую юбку.

Вид был вызывающий и одновременно неприступный. Хотя неприступность – такое же относительное понятие, как, скажем, ум, честь и совесть.

Если я сейчас мало походила на саму себя, то Розенталь и вовсе стал неузнаваем. Ему сделали короткую стрижку с уложенной на лоб челкой. Неаккуратную клочковатую небритость удалили, оставив только бачки.

Миша надел черный костюм, стильные, чуть затемненные очки и стал похож на мафиози средней руки. К тому же, будучи прирожденным актером, Розенталь, переменив одежду, переменил и манеру поведения. Он начисто отбросил шутовство и паясничество.

Идентифицировать в этом молодом человеке зашедшегося в припадке белой горячки торговца фаллоимитаторами было невозможно.

Такого же мнения был и Родион, который тем временем получил от Ирины Романовны не десять, а пятнадцать тысяч (бонусная «пятерка» – на всякий пожарный случай) и вернулся в офис как раз к тому моменту, когда мы отпирали дверь.

Он открыл было рот, чтобы что-то сказать (вероятно, спросить у уважаемых клиентов, за которых он нас принял, какого черта они сами открывают дверь), но тут же плотно захлопнул ее и даже придержал нижнюю челюсть рукой, чтобы, стало быть, не ляпнуть чего-нибудь.

– Родион Потапович, – восхитительным самодовольным баритоном, без малейшего проблеска иронии на лице, сказал Розенталь, – надеюсь, вы уже приготовили для нас десять тысяч долларов, которые были оговорены в нашем контракте?

– Как друзья, мы сразу же заявляем вам, что в случае отсутствия оговоренной суммы мы оставляем за собой право свободных действий, – в тон Михаилу добавила я, а потом улыбнулась в лицо обалдевшему шефу и договорила:

– А в общем и целом мы уже давно узурпировали такое право.

Родион Потапович недолго пребывал в недоумении. Приняв самый деловой вид, он протянул мне запечатанную пачку стодолларовых купюр и сказал:

– Тут десять тысяч. Я вижу, вы хорошо подготовились. Держите со мной связь из «Петролеума». Я тут пока что поработаю за компьютером, проверю несколько ниточек… есть у меня кое-какие мысли. Ну… ни пуха.

– К черту! – бодро отрубила я. – Да, Родион Потапыч, новые номера на машину мы уже установили.

– Добро! – бросил он.

* * *

Над входом в клуб «Петролеум» висела неоновая вывеска, выглядевшая довольно бедно и неуместно над громадной бронированной дверью, через которую пропускали клиентуру.

Да… судя по всему, клуб закрытый. Если так, то следует сразу назвать, кто нам нужен.

– Страшно? – спросила я у Розенталя, который сидел на пассажирском сиденье и нервно курил, то и дело стряхивая пепел мимо пепельницы.

– Да нет, – отозвался он, а потом повернул ко мне свое новое лицо и произнес:

– Хотя чего там душой кривить. Выпить охота… а выпить охота потому, что мандраж пробирает.

– Миша, тебя никто сюда силой не волок, – сказала я. – Ты вполне отдавал себе отчет в том, куда и к кому мы идем.

– Боюсь, что мы этого до конца все-таки не понимаем, – сказал он и выбросил сигарету в окно. – А что касается того, что меня сюда никто не волок… так это ж нормально: за те бабки, которые мне обещал Родион, можно и рискнуть. Вполне. Вполне.

Мне почему-то тут же вспомнились последние слова Бори Толстого, когда в ответ на прощание Розенталя: «Увидимся, Боря», – он сказал: «Вряд ли, Миша». Толстый явно боится тех людей, к которым нас направил. Боится панически. Даже странно, что он дал нам такую конкретную наводку.

– Да, кстати!

Эту короткую фразу Розенталь выкрикнул так нервно, что я аж вздрогнула и повернулась к нему:

– Что такое? Что ты орешь?

– А что значит слово «петролеум»?

«Петролеум» – это «нефть», – машинально ответила я, а потом добавила, понизив голос – словно сообщая некую тайну:

– Дурак ты, Миша. И совсем не потому дурак, что не знаешь, что означает «петролеум».

Он только пожал плечами.

…Темно-синяя «Ауди», управляемая мной, с фальшивыми номерами и не менее фальшивым в своем новом обличье Мишей Розенталем плавно вырулила на залитую светом двух мощных фонарей маленькую стоянку перед ночным клубом «Петролеум». Стоянка была до отказа забита разнокалиберными иномарками. Мне с трудом удалось найти местечко и втиснуться между черным «Мерседесом» с номерами правительства Москвы и сверкающим «Кадиллаком» стального цвета, возле которого неподвижной тенью застыл рослый молодой человек, – по всей видимости, из числа телохранителей владельца этого шикарного авто представительского класса.

Через несколько минут мы взошли по маленькой лестнице, облицованной гранитом, и оказались перед громадной металлической дверью, ведущей в клуб.

Дверь щелкнула и плавно отворилась: вероятно, она работала на фотоэлементе или же была оснащена камерой внешнего обзора, дававшей картинку на монитор охранника.