— Агаша, что ты всё бормочешь!

Надинька поцеловала няню, помахала ей рукой, сделала на лестничной клетке реверанс и помчалась вниз, только каблучки зацокали.

Агаша прислушивалась, не уходила. Вот сейчас по перилам съедет, как пить дать! Каблучки затихли, а потом опять зазвучали, в самом низу. Егоза!.. Куда ей замуж?

…Господи, только бы человек хороший, не пропащий, только бы обижать не стал! Девочка вон как в него вверилась, душой оттаяла, как прежняя стала. Впрочем, тут и доктор Яков Михайлович влияние оказал — с зимы живёт у них, и как есть у него минутка, всё с Надинькой беседует.

Доктор въехал в маленькую комнату, пришлось потесниться, теперь Агаша с Надинькой жили вдвоём. Доктор шутливо называл их житьё «вокруг рояля».

Соседи поначалу житья-то и не давали, изводили, жалобы на них строчили, участкового вызывали — так сердились, что лишнего человека в квартиру привели, но постепенно наладилось. Надинька набралась храбрости и позвонила знаменитому артисту Меркурьеву Василию Васильевичу, с ним Павел Егорович знакомство водил. А тот такой добрый человек оказался, такой душевный, даром что знаменитость! Василий Васильевич в Моссовет лично съездил, кого-то там попросил, похлопотал, и прописали доктора на их жилплощади!..

Агаша закрыла дверь, проверила цепочку, подумала и постучала соседям.

— Фейга Наумовна, откройте!

Дверь приоткрылась, выглянула встревоженная соседка и спросила заговорщицким шепотом:

— А Надинька?

— Только проводила, — почему-то тоже шепотом ответила Агаша.

— Ну, проходите, проходите!..

В соседской комнате было не протолкнуться — в прямом смысле слова.

В центре за круглым столом сидели все три брата Колпаковы — Витька, Юрка и Шурка — и гуашью рисовали что-то на длинном листе бумаги. Перед каждым был стакан ситро, от которого они отпивали понемножку, стараясь экономить, и по изрядному куску белого хлеба, щедро намазанного маслом и посыпанного сахарным песком, баловство немыслимое!..

Братья от старания высовывали языки и с Агашей поздоровались нестройно.

Все стулья, подоконники, буфетная стойка, принесённые из кухни два табурета и даже маленькая кушеточка были заставлены тарелками, рюмками, стопками, стаканами. На кушетке на подушках, покрытых свежей марлей, отдыхали два громадных, как гиппопотамы, пирога.

— Сладкий, — сказала Фейга Наумовна, указав на один из пирогов, — а этот с мясом. Рыбу ночью буду готовить, по-другому никак не получается. Из соображений секретности.

— Я осетра взяла, — доложила Агаша, — у Елисеева. Может, не связываться с рыбой-то?

Фейга Наумовна с высоты своего роста посмотрела на соседку с величайшим недоумением:

— Что вы имеете мне сказать? Что можно сыграть приличную свадьбу без рыбы-фиш? Кому интересна такая свадьба?

— Хлопотно вам больно, Фейга Наумовна.

— Я справлюсь. Главное, не выдать секрет раньше времени. Дети, — она повернулась к братьям Колпаковым, — не выдадите?

— Не-е-е, — вразнобой протянули братья. — Могила!

— Ефим Эммануилович добыл в заводоуправлении бумагу, нарисовал карандашом красивые буквы «Поздравляем молодожёнов!», а дети сейчас раскрашивают. Чтоб получился настоящий плакат. Мы его над вашей дверью прикрепим. И ещё я думаю — флажки. Какая разница, что они новогодние!

В приоткрытую дверь протиснулась бабуся Колпакова с ведром. Ведро было закутано в одеяло.

— Голубцы, — сообщила бабуся. — Только сейчас последний закрутила. В подвал спущу, там всё одно попрохладней. А прям с утра начнём варить. Я в шестой квартире кастрюлю эмалированную взаймы взяла, на восемь литров.

И погрозила одному из внуков:

— Гляди, Шурка, ежели штаны или рубаху изгваздаешь, домой не приходи, выгоню!.. Спасенья нет, такой грязнуля! Братья-то поаккуратней будут!

— А столы? — страдальческим голосом вопросила Фейга Наумовна. — У нас у всех совершенно разные столы! Не будет никакого единообразия и красоты!

— Вы лучше за лавки подумайте, — посоветовала бабуся Колпакова. — Гости на чём сидеть будут?

— С Федотом договорено, — успокоила Агаша. — Он доски добыл и чурбаки. Доски на чурбаки устроим, будут лавки. Картошку Дуся начистит, жена его. Закуска, соленья, маринады, селёдочка — наши, я всё соберу.

— А хлеб-соль? — не унималась бабуся Колпакова. — Доброй доли не будет, коли без хлеба с солью!

— Я тесто поставила на каравай, — отчиталась Агаша. — Чтоб прямо из печки и поднести!

Загремел входной замок, и они все — женщины и дети — разом замерли и прислушались.

— Никак моя вернулась, — проговорила Агаша с тревогой.

— Бегите, бегите скорей!..

Однако явился доктор Яков Михайлович, а вовсе не Надинька. Он был весь обвешан свёртками и пакетами.

— Агашенька, голубушка, примите скорей, уроню!

Агаша приняла у него огромную коробку.

— Торт, — сказал Яков Михайлович, отдуваясь. — Нынче в Москве торт достать труднее, чем снег в пустыне Сахара!.. Чёрт бы его подрал совсем!..

— Да на что он нужен, торт ваш? — проворчала Агаша, очень довольная, что есть торт, значит, праздник будет настоящий. — Фейга Наумовна пирогов напекла, и наши пирожки ещё будут, и каравай!

— Э-э, не скажите. — Яков Михайлович быстрым шагом прошёл в свою комнату. — Дети любят сладкое. Так уж они устроены. Даже если они уже выросли и женятся! И потом!..

Он шуровал в своей комнате, как видно, прятал подарки. Агаша ждала.

— Что потом, доктор?

Он показался на пороге. Рукава рубахи закатаны, очки задраны на лоб.

— В лагере, — сказал он и отвёл глаза, — я часто представлял себе торт. Не потому, что хотел его съесть, это мне и в голову не приходило — захотеть торт! Но я представлял его себе и думал: если вернусь, первым делом отправлюсь в кондитерскую в Столешников переулок и куплю самый роскошный торт. И угощу кого-нибудь. Ведь торт бывает только в сытой и счастливой жизни, Агаша.

— Это вы верно говорите.

— Да! — Яков Михайлович снова нырнул в комнату и вернулся с бумажным кульком в руке. — Это грильяж для юных художников. Насколько я понимаю, создание праздничных плакатов и транспарантов идёт полным ходом?

— Так и есть.

— Угостите создателей, Агаша.

— Да вы сами и угостите, — сказала Агаша. — У меня с тестом возни полно, Надинька вот-вот вернётся, а я то и дело у Колпаковых да у Фейги Наумовны! Боюсь, догадается.

— Ей не до нас, — сказал Яков Михайлович задумчиво. — Она сейчас нас с вами едва ли видит, так что ни о чём и не гадает, поверьте мне.

— Поговорили бы вы с ней, доктор, — предприняла последнюю попытку Агаша. — Ну, разве дело, что жених ни разу в доме не был! И когда Павел Егорович помер, рядом не было его, и когда мы переезжали!.. Всё только письма шлёт и в телефон звонит!