— Ниночка, ты что-то имеешь против горячего времени? — осведомился Борис Смирнов, не поднимая глаз от вороха «синек». Подражая начальнику, он теперь использовал под черновики исключительно «синьки».

— Я не люблю жару, Боречка, — помедлив, ответила Нина. — Мы летом с папой были в Паланге, вот где красивая местность!.. И удачный климат.

— Местность? — переспросил Борис. — Климат удачный?

— Весьма, — подтвердила Нина. — У меня очень тонкая кожа, в Крыму я каждой год сгораю, а в Паланге совершенно не сгорела, вообще!

— Прекрасно, — из-за своего кульмана выглянул Лёва Лифшиц и поправил очки. — Как хорошо, Ниночка, что тебе удалось не сгореть в Паланге!.. А я летом собирался съездить к своим в Себеж, но пришлось гореть на работе!

Тут только конструкторша сообразила, что инженеры над ней смеются, и надулась.

— Где всё-таки Сергей Ильич?

— Если не в Москве, — опять выглянул Лёва, — значит, в механосборочном! Или у сварщиков. Или у двигателистов.

— Или на стапеле, — подсказал Борис.

— Мне бы у него чертёж подписать…

— Всем бы у него чертёж подписать, — из-за кульмана сказал Лёва.

— А правда, что вашего Сергея Ильича собираются с работы снимать? — спросила Нина безмятежно. — Чуть не вредителем объявили! Правда это?

— Враньё и провокация, — отрезал Борис. — Дай срок, разберутся, ещё прощения просить станут!

— Кто станет просить прощения?

— Кто, кто! Кто оклеветал, тот и станет просить!

Нина вздохнула:

— Какой же ты наивный, Борька! Всё у тебя просто — разберутся, прощения попросят! А если из партии турнут? Тогда пропала жизнь!

— Никто его не турнёт! Он знаешь какой инженер?! Знаешь, какой ум?! Знания какие!

— Да кому нужны его знания? — не унималась Нина. — Знаний у нас у всех хватает! Если уж за него взялись, значит, есть причина! Проработки просто так не устраивают!

— Всё, хорош, — распорядился Борис на правах начальника отдела. — Ты лучше свой узел дочерти. И мне на стол!

Нина пожала плечами, усмехнулась презрительно, вздохнула и стала смотреть на чертёж.

Борис весь негодовал и кипел — молча, про себя.

Какая дура, эта самая Нина, ничего не понимает. На таких специалистов, как Сергей Ильич, нужно равняться, да только где там! Кто сможет с ним сравниться?! Никто не умеет так быстро, толково и при этом просто придумывать! Все его предложения пошли в дело, всеми агрегатами, которые он предложил, пользуются! Да без него строительство ледокола забуксовало бы — вот так!

А начальник первого отдела из него всю душу вынул, работать не даёт, всё какие-то бумаги строчит. Вот его и таскают, Сергея Ильича — что ни день, то к директору, то к парторгу, то в этот самый первый отдел!

Должно быть, и сейчас он где-то… там, объясняется. С самого утра нет!..

Как это ни странно, в это самое время Сергей Ильич ни перед кем не оправдывался и объяснительных не писал. Всё утро он пробыл на стапеле — абсолютно счастливым.

В последнее время он был счастлив — почти каждый день. Гадкая возня вокруг него перестала угнетать, он точно знал, что справится решительно со всем на свете.

И ещё он всё время удивлялся.

Удивлялся величию человеческой мысли — ледокол высился на стапеле, и уже не казалось невозможным его сооружение.

Удивлялся коллегам — их энтузиазму, самоотверженности, умению не замечать трудностей.

Удивлялся любви — в юности ему казалось, что любовь выдумали писатели и поэты только затем, чтобы о чём-нибудь сочинять, а сейчас он, пожалуй, тоже принялся бы стихи слагать, если бы умел!

Всё казалось ему по силам, и это было абсолютно новое, счастливое, какое-то молодое чувство.

— Сергей Ильич!

Начальник КБ остановился, оглянулся и приставил ладонь козырьком к глазам — сентябрьский день был ярким, словно нарисован неразведённой гуашью.

Со стороны заводского проспекта к нему поспешал дядя Коля Логунов.

— Здоров, дядя Коля!

— Да где ты есть-то, Сергей Ильич! В контору твою побёг — нету! По всем цехам названивал — нету!

— Я на стапеле был.

— Ну, давай двигай за мной!..

— Да что нужно-то, дядя Коля? Мне бы к себе, работы полно.

— Давай, давай, успеешь поработать! Мишаня до тебя приехал.

Сергей Ильич остановился.

— Куда приехал?

— Дак к нам в завод! Говорю же, ищу тебя, ищу!.. А ты, вишь, на стапеле был!..

— Зачем он приехал?

Дядя Коля посмотрел на Сергея Ильича и покрутил головой:

— Дак сам и скажет, Сергей Ильич! Какие-то у него для тебя новости, видать.

— Какие новости?

— Чудак человек, он мне не докладывает! Вон сам, на лавочке сидит, сейчас всё узнаем.

Колокольный и вправду сидел на лавочке под зажелтевшей липой, курил и смотрел в сторону реки.

Завидев Сергея Ильича и дядю Колю, он затушил папиросу и не торопясь поднялся.

— Здравия желаю, — и пожал Сергею руку. — Был у вас на квартире, не застал, вот сюда приехал. Думаю, разом все дела и сделаем!

— Что-то случилось?

Колокольный улыбнулся:

— Как посмотреть. Вы вот… присядьте на лавочку. И ты, папань, садись.

Они уселись рядком и некоторое время молчали.

— А с генералом Гицко вы, Сергей Ильич, видались задолго до того, как он на завод поступил.

— С чего вы взяли?! Я же вам объяснял, что никогда его раньше не видел!

Колокольный покивал:

— Вы его и не заметили, должно быть. А он вас вполне заметил! Секретарь покойного директора Кольцова вспомнила, что в тот самый день, когда вы приезжали, генерал Гицко тоже наведывался к нему.

Сергей Ильич вытаращил глаза.

— И когда вы от директора вышли, Гицко спросил секретаря, кто вы и почему так долго пробыли в кабинете. И секретарь ответила.

Сергей Ильич полез в карман, достал коробку папирос, вынул одну и постучал ею по крышке, на которой был нарисован всадник на фоне гор.

— Я очень стараюсь, — признался он, — изо всех сил стараюсь понять, что вы хотите сказать. И… не могу.

— Да, собственно, я уже всё сказал, — Колокольный, которого, по всей видимости, забавляла растерянность Сергея Ильича, покровительственно похлопал его по плечу. — Я просто хотел заранее напомнить вам обстоятельства, при которых вы встречались с Гицко. Чтоб вас ничего не удивляло.

— Вы можете мне объяснить, что происходит, Михаил Михайлович?