Это был трудный путь. Путь показал мне – твои самые яркие приятные воспоминания причинят тебе самую невыносимую боль. Я думала, что в сердце у меня две раны, одна поменьше, слева, это Плюшка, она уже не так болит и почти уже стала шрамом. Вторая огромная, через все сердце и это моя мать. Раны, как мне казалось, затянулись. Думалось, что я готова вернуться, и раны вот-вот обратятся в шрамы, но путь сказал мне – это не раны, девочка, это твоя тяжёлая ноша, твоя болезнь, от которой нет лечения. Это язвы, которые никогда не заживут. Рано или поздно ты научишься жить с ними, ты их примешь и порой даже не будешь их замечать, но они всегда будут с тобой. Путь сказал – твоя мать не смогла забыть, твой дед не смог, у торговца не вышло и ты тоже не сможешь.

И я шла дальше. Пелена воспоминаний затмила все, но я шла правильно, безошибочно помня каждый камушек в этой пасмурной долине. Я плакала, но, как всегда не замечала этого. «Точь в точь, как уродец», – подумала я, когда увидела свои слезы.

Я плохо помню, сколько времени мне потребовалось, чтобы пройти этот путь. Воспоминания об этом периоде моей жизни очень неясные, потому что я будто бы жила в тумане. Я помню только боль.

Один коридор я закрыла навсегда. Когда я зашла туда в первый раз после возвращения, у меня случилась истерика. На полу лежал мамин чемодан, из него нелепо торчали вещи. Выглядел он так, будто бы она уронила его только что и отошла, вот-вот вернётся. Моя комната осталось такой же, как я её оставила – приоткрытая дверца шкафа, расправленная постель с небрежно скомканным одеялом и мятая подушка. Я не стала там убираться. Не стала забирать свои вещи и обзавелась новыми. Чуть дальше наших комнат находилась запертая комната дедушки, а после нее ничего. Я переехала жить на третий этаж.

Все цветы в подвале закрыли свои глаза и больше их не открывали. Единственные существа, о смерти которых я не печалилась. Будь они живы, мне было бы много больнее каждый вечер возвращаться в подвал.

Маленькое кладбище за прудом я обнесла забором. Два безымянных камня, один побольше, другой поменьше.

С тех пор прошло уже 20 лет. Путь не врал мне, и я действительно все помню.  На моем сердце и правда две незаживающие язвы. Чтобы неизлечимая болезнь не убила тебя и не сделала твою жизнь невыносимой, за ней нужно ухаживать. Благодаря должному уходу они перестанут кровоточить.

Первое время у меня из рук вон плохо выходило за ними следить. Я пыталась бежать из дома и могла ночи проводить без сна в городе, лишь бы не находиться в доме, лишь бы не вспоминать. Я походила на уличную собаку – взъерошенные волосы, дикий взгляд, устремившийся в никуда, резкие ломанные движения. Возвращаясь, падала на кровать и крепко засыпала, а потом пробуждение, боль в груди и снова дурно. Но это не помогало и я поняла, что от этого никуда не убежишь. Оно всегда с тобой, оно внутри.

Прошел ещё год. Я время от времени навещала семью торговца. Он не соврал, они и правда были рады меня видеть. Но не смотря на тёплые приёмы тех, кто почти стал мне второй семьёй, с каждым днем я гасла все больше. Я чувствовала, как язвы медленно меня убивают. Перестала плакать, но вместе с горем исчезли и все остальные эмоции и чувства. Мне перестали сниться сны, перестали видеться тени. Большую часть своей тогдашней жизни я проводила в кровати в глубоком крепком сне. Забывала готовить себе еду и ухаживать за собой. Жизнь стала серой, и в этой серости я поняла, что мне абсолютно наплевать на то, что со мной случится дальше.

Серость постепенно перерастала в тьму, но вот где-то вдали я увидела искру. Искра мелькнула белокурыми волосами в толпе, морщинкой от досады на лбу, лёгкими красивыми движениями. У девушки, ставшей моим спасением, в тот день все шло совсем не по плану, и она, с напряжённым лицом суетилась над своим прилавком на рынке. Я незаметно, сама не зная, что делаю и что буду делать дальше, подкралась сзади.

– Черт тебя подери! – негромко выругалась она, всплеснула руками и горшок повалился набок, несколько комьев земли выспались наружу.

– Что же вы так грубо со мной? – спокойно произнесла я.

Девушка вздрогнула, округлила глаза и схватилась за сердце.

– Ох! Простите! Я это не вам! – залепетала она.

– Ничего, – я улыбнулась в ответ. – Вам помочь?

– Что вы, я сама справлюсь… – от предложения она сконфузилась ещё больше. – Я…

– Всё в порядке, – заверила её я и поставила горшок, попутно забрасывая внутрь комья земли. – Мне не составит труда, а вам явно не помешает.

– Ох, – она приложила ладонь ко лбу и тяжело вздохнула. – Вы прямо-таки свалились мне на голову.  Я растерялась! Вы так незаметно подкрались.

– В моём доме очень скрипучие полы, – начала объяснять я. – За столько лет жизни в нем невольно учишься ходить тихо. Да и вы были слишком увлечены своим делом.

– Да, часто погружаюсь в мысли и ничего вокруг не замечаю, – согласилась она, а потом добавила: – Горшки нужно сложить вот сюда.

Она выкатила небольшую детскую коляску.

– У вас чудные цветы. Особенно мне нравятся розы, – заметила я и, кажется, погладила цветы пальцами.

– Спасибо, – девушка смутилась.

– Можно я заберу их все? Во сколько это мне обойдётся?

От удивления она потеряла дар речи и замерла, а потом, опомнившись, выпалила:

– Что вы? Не стоит. Куда вы их?

– Я хожу мимо вас уже третий день, никто их не берет, так ведь? А мне нечем заняться одной в большом пустом доме. Сколько с меня?

– Сразу и не рассчитаешь, – она снова приложила ладонь ко лбу и растерянно посмотрела на свои цветы.

– Вы не поможете мне донести их до дома? Если вы не заняты, конечно. Я живу в тридцати минутах ходьбы отсюда.

–Я… О, без проблем. Составлю вам компанию.

В первый день она осталась на ночь, ведь мы так много разговаривали, что не заметили, как на улице стемнело. Дома её никто не ждал.

Искра росла, стала маленьким огоньком, фонарём, костром, а после и вовсе солнцем. Я долго думала, что она держит его в руках, но я поняла, что она и есть свет.

Один раз я спросила:

– Эта коляска, в ней