Зато было в достатке пищеварительного фермента.

Себастьяна выловили. Запустили двигатель. Механик дал полный назад. Парусно-моторная шхуна выползла из студенистого поля, обошла его и легла на прежний курс. Пострадавшего матроса обмыли забортной водой и вкололи адреналин. На него было страшно смотреть – с левой стороны тела слезла кожа, мясо отваливалось красными комками, текла кровь. Бедняга заживо переваривался у всех на глазах. Его перенесли в кубрик и стали лечить, чем смогли. Судового врача в команде не было, но нашлись знатоки, сведущие в морской медицине. Когда слабое действие нейротоксина закончилось, Себастьян почувствовал боль. Эти истошные вопли экипаж запомнил на всю жизнь.

На его счастье, судно возвращалось с уловом, собранным на островах. В трюме имелись лекарства, приготовленные из инопланетных тварей. Себастьяну остановили кровотечение, напоили отварами, поддерживающими сердечный ритм, повышающими иммунитет и уровень гемоглобина, засыпали рану (а огромной раной была вся левая половина тела) порошком, ускоряющим регенерацию клеток кожи. Антибиотики позволили Себастьяну не сгнить от сепсиса, и к концу рейса он встал на ноги.

Не было на борту «Лобстера-14» одного – анестетиков.

Поздней осенью, хромой, полунемой, с поехавшей крышей, страдающий от нестерпимых болей в спайках и чувствительной новой коже, сошёл он на берег в драной синтетической робе, штормовке и сандалиях на босу ногу.

Он чудом не умер от холода в продуваемом всеми ветрами порту, где его не хотела подбирать ни полиция, ни социальная служба. Слабый и уродливый, он сделался мишенью для насмешек. На него показывали пальцем, смотрели как на чудовище, дети кидались очистками и грязью. Душевная мука конкурировала с телесной. Себастьяну понравилось заглушать страданием раненой плоти боль несправедливой обиды. Хромая судьба кидала его из ада в ад, в последний миг вытаскивая за шкирятник, чтобы отправить на новый круг мытарств. Ему повезло пристроиться в артель к дайверам. Ныряльщикам требовался умелец на берегу, способный обрабатывать улов и не претендующий на долю. Себастьян не просил денег. Он даже не докучал разговорами. Его плохо понимали, поэтому обращался он коротко и по делу, сопровождая речь жестикуляцией. Немного сладостей, алкоголь и сигареты, вот и всё, чего он хотел. Дайверы прозвали его Полсебастьяном.

В отличие от прежнего Себастьяна, Полсебастьяна не интересовали женщины. Блаженную Жасинту оставляли под его присмотром со спокойной душой. В целительном уединении Полсебастьяна резал, выскребал, солил и сушил добычу под прикрытием стен рыбного сарая. Тишина успокаивала. Рыбаки из деревни привыкли к нему, от их детей Полсебастьяна прятался. Тем больнее резал обжигающий смех заходивших на Ослиную Челюсть моряков и, в особенности, иностранцев. Они, по мнению калеки, не имели права над ним издеваться. Туристы таращились и показывали пальцем, учёные качали головой и приставали с расспросами. Их вежливость была оскорбительнее неприкрытого удивления.

И они снимали! Объективы Полсебастьяна возненавидел. Люди недаром стремились запечатлеть его внешность. Калека подозревал, что они хотели показать снятое своим друзьям в далёких странах и вместе поржать над омерзительным уродцем.

Сегодняшние иностранцы оказались на редкость гадкими. Сразу обозвали морским содомитом, хотя Полсебастьяна не сделал им ничего плохого, и угрожали побить, когда он возмутился. Однако иностранцам показалось мало. Когда старший из них вернулся в сарай с видеокамерой, Полсебастьяна сразу понял – зашёл покуражиться. Даже камеру навесил на лоб, чтобы оставить руки свободными для драки. Сердце калеки привычно сжалось от предчувствия унижения, а потом кровь ударила в голову. Он развернулся к обидчику и двинулся навстречу, скользкой от слизи рукой сжимая шкерочный нож.

– Sorry, you did not see our companion? Woman? – бледнокожий гигант с плоским бородатым лицом произносил слова странным образом.

«Женщина? – Полсебастьяна разобрал только последнее слово. – Женщина!» Глумной подонок спросил, не женщина ли он? Та же песня о содомитах, только с другого конца.

Кровь Полсебастьяна вскипела. Пусть чужак и силён, но ему не уйти с целой шкурой. Здоровье ещё не повод издеваться.

– Ты у меня кровью умоешься, – проклекотал Полсебастьяна, но глупый турист не понял. Как у всякого путешественника, у него было мало мозгов. Умные люди сидят дома и зашибают монету, предоставляя глупцам рисковать и странствовать – эту истину молодому Себастьяну объяснили в первом же рейсе, а всё дальнейшее только подтверждало её. Моряки и ныряльщики, рыбаки и пираты бороздили опасные воды не от хорошей жизни.

К пустоголовым богачам, со скуки тратящим деньги на опасные скитания, Полсебастьяна испытывал яростную злобу инвалида к полноценным, замешанную на классовой ненависти. Он поскакал навстречу, опираясь о стол. Иностранец нерешительно отступил. Будь он смекалистей, выскочил бы и удрал, но этот дурень сдал боком, и Полсебастьяна встал между ним и выходом.

Он погнался за иностранцем, прыгая на здоровой ноге. Для поддержания равновесия Полсебастьяна размахивал рукой, в которой был зажат нож.

– Дружище, я не знал, что сюда нельзя. Сейчас уйду. Простите, что вторгся в ваше жильё. I'm… I'm sorry to disturb your privacy!

Турист с камерой на лбу лопотал на двух языках, и всё бестолково. Он отступал, выставив руки. Полсебастьяна черкнул клинком, пытаясь дотянуться, но пошатнулся и чуть не упал. Вид напуганного здоровяка окрылял. Калека оттеснил его от входа и теперь старался загнать в угол, чтобы пропороть одежду и несильно порезать на память. Он засмеялся. Словно детская игрушка с пищалкой в боку визгливо затявкала в ангаре.

– Остановитесь! Вы что? – при виде поножовщины ноги Рощиной одеревенели и налились свинцом, она ухватилась за притолоку и жалобно добавила: – Прекратите!

Женский голос заставил кривой рот калеки изогнуться в злорадной ухмылке. Он косо глянул через плечо на беспомощную иностранку и заковылял к туристу с камерой спокойно и расчётливо. Женщина продолжала уговаривать, мешая незнакомые слова с английскими. Полсебастьяна почувствовал превосходство и не торопился. Лавируя между ящиками с добычей, без труда загнал в угол гиганта. Он хоть и не сопротивлялся, но пару отметин на память Полсебастьяна решил ему оставить и даже камеру не отбирать. Пускай у себя дома показывает грозного португальца и слушает собственные мольбы о пощаде. Друзьям понравится.

Красуясь на камеру, Посебастьяна приосанился и нацелился ножом в бок.

– Ат-ставить! Команда была «отставить»! – шибанул по ушам голос человека, привыкшего к простым и радикальным действиям.

Полсебастьяна встал как вкопанный. Обернулся.

На него бежал молодой турист, самый злобный, на ходу крича что-то на своём языке.

– Брось нож! Оружие на землю, бишу до мар!

Это были самые плохие туристы, встреченные на Ослиной Челюсти. Оскорбляли, снимали на камеру, а теперь будут бить. Наученный горьким опытом моряцкой жизни, перемену обстановки Полсебастьяна схватывал на лету. Он был готов отстаивать честь до конца.