Но Пашка не слышал этого. Как не слышал и того, что в нескольких шагах от него тяжело прозвучало:

— Ты глянь, Слава, как он Майка разделал.

— Да, Майк попал под раздачу. Просто волчонок какой-то, мать твою!

— Бери его!

Пашу схватили сзади сильные руки, он попытался было извернуться, но тут к его лицу поднесли что-то тошнотворное, задыхаясь, он судорожно глотнул воздух, и от этого в голове тяжело замутилось, и он потерял сознание…

* * *

Пашка очнулся в большой светлой комнате. На кровати. Рядом кто-то сопел. Пашка повернул голову и увидел вытянувшегося на кровати мальчика тех же лет, что и он. С перевязанной головой.

А у Пашки была перевязана правая рука и плечо. Аккуратно, заботливо перетянуты. Пашка напряг память и смутно припомнил, да, именно там его зацепил пес. Наверно, серьезно зацепил, раз упекли сюда, в больницу.

В больницу? В больницу ли?..

Дверь отворилась, и в комнату вошел человек. Среднего роста, среднего телосложения, среднего… да и весь человек был какой-то средний, незапоминающийся, блеклый.

— Проснулся? — спросил человек и присел на край кровати. — Молодец. Здорово ты от пса отделался… молодчинка. Другого бы зверюга загрыз.

— А где это я, дядя? В… в больнице?

— Ты теперь тут будешь жить, — сказал дядя. — Твоего папу лишили родительских прав. Теперь будешь жить у нас. У нас хорошо.

— Это детский дом? — спросил уже умудренный жизнью Паша. Спросил не просто так. Он уже ничего не делал и не говорил просто так.

Дело в том, что у него был один знакомый, который сбежал из бюджетного детского дома, в который месяцами не начисляли деньги. Предпочел ему бездомную жизнь. Самое невинное, что Паша услышал об этом детском доме, это то, что воспитанники от голода ловили и ели крыс, а физкультурник, он же руководитель культмассового сектора, он же замдиректора, изнасиловал трех девочек из старшей группы.

Человек покачал головой и ответил:

— Нет, ты не в детдоме.

И это оказалось правдой: Паша действительно был не в детдоме.

Это была школа выживания.

Юридически она действительно была оформлена как детский дом, но по крайней мере финансировалась точно не из бюджета. В бюджетных учреждениях не бывает «Пентиумов», тиров, татами, бассейнов, тренажерных залов, саун и прочих атрибутов сладкой жизни.

Впрочем, жизнь казалась сладкой только сначала. А потом, когда Пашка отъелся и окреп, его стали нагружать по полной программе. И физические нагрузки были такие, что порой ему хватало сил только на то, чтобы дотащить измученное тело до постели, рухнуть на нее и забыться в коротком, до семи утра, сне.

Впрочем, были и периоды отдыха. Так называемые теоретические занятия. Группы пацанов и девчонок выезжали на близлежащее озеро, и руководитель группы беседовал с ребятами о том о сем.

О жизни.

Пашка не стал подробно рассказывать нам технологию своего обучения в так называемом детдоме. Мне было достаточно нескольких упоминаний тех или иных особенностей физической подготовки ребят, чтобы понять: готовили специалисты. Специалисты высокого класса.

Павел, судя по всему, многого просто не понимал… но зато он прекрасно понимал теперь, куда девались ребята, которых отсеивали из детдома. Мальчика Ваню, не выполнившего какого-то теста, а потом нагрубившего Сергею Иванычу, своему воспитателю… этого Ваню потом отправили в Питер. Да, в тот самый скверик, куда ходили педерасты и педофилы. Вероятно, паренька просто продали, как раба.

Хорошо еще, что не на трансплантанты.

Из того, что рассказал нам Пашка, стало понятно: из ребят старательно вытравляли человеческое начало. Искривляли систему ценностей.

Безусловно, существовало многое, о чем Павел просто не мог догадываться: например, двадцать пятый кадр, втискивающий в подсознание определенную информацию и бередящий первородные звериные инстинкты, и психоделические препараты. Все эти технологии давно применялись в спецслужбах, но в несколько иных целях.

А с Пашкой работали, по всей видимости, выходцы из спецслужб.

Хотя вряд ли. По крайней мере, если бы подобные бесчеловечные разработки типа проекта «Киндеркиллер» осуществлялись спецслужбами, то Гром знал бы об этом. И не стал бы поручать мне расследовать это мутное тарасовское дело с таинственным убийством банкира Гроссмана, как две капли воды похожим на убийство другого воротилы банковского бизнеса — Даниила Демидова из Петербурга.

— Первое задание я получил полгода назад, — сказал Пашка. — Это был отмороженный гастролер из Казани. Приехал сюда стричь бабки с одной татарской фирмы, которая… они все в этой фирме были из Казани и переехали сюда от наездов тамошней… тамошней братвы. Вот мне и сказали… Он набожный оказался, сука. Приехал и прямо в мечеть. Так я его у мечети. Пока они метались, я и ушел. А мне дядя Миша подарил новый диск с компьютерными играми.

— Кто такой дядя Миша? — медленно спросила я.

Паша перевел на меня взгляд и ответил:

— Один из наших воспитателей. Он нас в тире обучал, и еще меня одного учил этому… ушу. По ин-ви-ди-ду-альной программе, — с трудом выговорил Пашка.

— Индивидуальной, — грустно поправила я. — Значит, все это устроил ты? Мне нужно было сразу догадаться. Да.

Выстрел со сцены, алогичные метания с «запаленным» на другом убийстве пистолетом. И особенно это загадочное исчезновение убийцы из квартиры Шикина. Конечно, Пашка вышел из нее, просунул руку между дверью и косяком — руку, которая гораздо меньше самой миниатюрной женской руки — и накинул цепочку.

Элементарно. Элементарно объясняется это отсутствие логики в действиях убийцы. То сильное и неуловимое звено, что не позволяло выстроить всю цепочку, всю схему этих преступлений.

Логики и не могло быть, потому что работал ребенок.

Значит, Паша сказал Шикину о том, что узнал меня в этой новой преподавательнице Елене Владимировне. И Шикин, уже сматывающий удочки из гимназии, решил просто-напросто убрать меня.

Пашка понял это. Впрочем, почему понял? Он знал это с самого начала. И он стрелял… не знаю, зачем он стрелял, может, ему было противно, что женщину, глазами и голосом похожую на его мать, убьет другой человек… Господи, до чего мы дожили! Детское милосердие… вот оно какое!

Не надо упрекать меня за непоследовательность задаваемых Пашке вопросов и приходящих в голову объяснений того, что раньше оставалось загадочным. Да, я спецагент Багира и повидала в своей богатой приключениями жизни многое, но, когда передо мной сидит мальчик и говорит такие вещи… это уж слишком.

Я схватилась за голову и едва сдержалась от ругательств, в которых выплеснулись бы снедавшие меня ненависть и ужас. Впрочем, я быстро пришла в себя.