Викинги ждали. Мы не способны были сами решить, что делать дальше. Кто-то предложил повести корабли на север. Иными словами, не ждать новых потерь и вернуться домой. Но большинство не согласилось, ведь повернуть назад сейчас означало признать поражение. Викинг, поступавший так, отдавался во власть волн. Он не заслуживал покровительства богов и мог вскоре, никем не замеченный, отправиться на дно. Уж лучше плюнуть в глаза тем, кто плетет судьбы, и будь что будет!

Наши пленные приобрели жалкий вид и уже начинали вонять. Мы их почти не кормили. То и дело рассерженный викинг бил или пинал сакса в лицо. Чтобы получить затрещину, англичанину довольно было косо на нас взглянуть. Мы винили этих людей в том, что скамьи у весел наших кораблей опустели, равно как и во всех прочих постигших нас невзгодах. Эльдреда, однако, никто не трогал – Сигурд сам должен был поквитаться с этим ползучим гадом. Правда, Асгот, которому не терпелось принести кого-нибудь из англичан в жертву Одину, не раз собирал вокруг себя толпу, призывая всех, кто желал слушать, обагрить свои мечи английской кровью. Единственное, чем радовали меня эти речи, было то, что, едва жрец начинал говорить, Кинетрит подходила ко мне и садилась рядом. Слов старика она, конечно, не понимала, но звериная жестокость, какою наливались его глаза, внушала ей отвращение. Взяв меня за руку и почти ничего не говоря, Кинетрит безотрывно смотрела в дальний конец лагеря, где сидел ее отец. Иногда я замечал, что они обмениваются взглядами, вопросительными или удрученными, хотя предпочел бы этого не видеть.

На четвертый день Асготу как будто удалось добиться своего. Одного из англичан, дюжего воина с густой черной бородой и длинными редеющими волосами, оттащили от соплеменников и поставили к столбу, который Свейн Рыжий вбил в землю. Я, оставшись в стороне, принялся укрывать шкурами поленницу, хотя на небе не было ни облачка. В последние дни я более, чем следовало бы, помешал плетению наших судеб, и теперь соглашался со всем, что бы ни решили другие.

– Боги любят старые обычаи, и мы не станем их нарушать, – сказал Асгот, указывая на столб худым узловатым пальцем. Голос жреца был трескуч, как горящая древесина. Некоторые из викингов кивнули и одобрительно забормотали. Иные, менее знакомые со старыми обычаями, нахмурились. Асгот провел невидимым лезвием по животу англичанина: – Я вспорю ему брюхо, выну конец его кишки и прибью к столбу. Он будет ходить по кругу, – Асгот начертил в воздухе петлю, – как змей Йормунганд, что кусает собственный хвост, дабы опоясать мир. Он будет ходить, пока кишки не размотаются и не потянут за собою мясо. Да, с виду он сильный. – Жрец ухмыльнулся, оглядывая английского воина. Челюсти пленника были стиснуты, но глаза превратились в две дыры, наполненные страхом. Даже не зная норвежского, он понял, какая смерть ему уготована. – Он выдержит все до конца, – продолжал Асгот, – ну а если нет, то пожалеет, что не засох в гнилой утробе своей потаскухи-матери.

Я едва не улыбнулся. Смотреть, как твои кишки наматываются на столб, – ничего хуже этого уже не придумаешь.

– Бедный ублюдок! – пробормотал Пенда, которому тоже не потребовались мои объяснения.

– Так поступали наши деды. – Жрец взмахом велел Флоки Черному поднять пленного на ноги. – Так поступим и мы.

Все, кроме шестерых или семерых дозорных, собрались, чтобы смотреть обряд. В дрожащем воздухе пахло ожиданием кровопролития. Флоки толкнул англичанина к столбу, а двое других викингов схватили его за руки: любой попытался бы выскользнуть, как скумбрия, при виде клинка, направленного на свой живот.

Асгот со свистом вынул нож из кожуха. Кинетрит, сидевшая рядом со мной, сжалась.

– Убери оружие, годи! – Мы обернулись. Сигурд. Его лицо посерело, как пепел, и так исхудало, что скулы, казалось, могли прорезать кожу. Почти раздетый (на нем были лишь грязные штаны да повязки, запятнанные потемневшей кровью), он с трудом встал. – Сегодня мы не будем приносить жертву.

Взгляды викингов обратились на Асгота.

– Но Всеотец ждет, мой ярл! – произнес жрец, взмахнув обеими руками, одна из которых по-прежнему сжимала страшный нож.

По его лицу я понял, что он не меньше нашего удивился, увидев Сигурда на ногах. Казалось, ярл вот-вот упадет ничком. Он походил на мертвеца, покинувшего могилу, чтобы устрашать живых.

– Хольмганг удался на славу. Не каждый день посчастливится завалить такого злого старого кабана, как Маугер. – Позеленевших губ Сигурда коснулась болезненная улыбка. – И потому эти саксы будут жить.

Викинги зароптали. На их потемневших лицах явственно выразилось недовольство.

– Что он сказал? – спросила Кинетрит, сжимая мою руку.

– Он помилует их, – ответил я. – Может быть.

Сигурд указал на жалкую горстку англичан, которые сидели за камнем, истертым волнами и наполовину утонувшим в песке.

– Воины будут жить, но Эльдред умрет.

Кинетрит снова спросила, что сказал ярл, но на сей раз я солгал, будто не понимаю некоторых норвежских слов.

Раздался одобрительный гул. Еще мгновение назад викинги бы с радостью стали смотреть, как их жрец потрошит пленных одного за другим. И все же норвежские воины поняли и разделили уважение своего ярла к достойному врагу. Никто не поспорил бы с тем, что Маугер сражался как храбрый и сильный воин, тем самым усилив блеск Сигурдовой славы. Но Эльдред в их глазах был жалкой кобылой, трусом и не заслуживал милости.

От Асгота я все же ожидал, что он расшумится, будто море в непогоду, однако годи лишь кивнул, вложил нож в кожух и махнул викингам, чтобы те отпустили дюжего сакса. Флоки Черный толкнул англичанина, и тот заспешил к своим соотечественникам.

– Ты хочешь просто их отпустить? – спросил Улаф, с сомнением глядя на Сигурда. – Они же христиане! Они отыщут там, в глубине суши, какое-нибудь селение, а то и прибегут к самому Карлу, и на наши головы свалится целое полчище полоумных рабов Белого Христа.

Сигурд устало покачал головой:

– Нет, Дядя, никуда они не побегут. У них нет больше господина, а у нас не хватает гребцов.

Лицо Улафа под кустистой бородой побагровело как ошпаренное.

– Ты хочешь, чтобы они плыли с нами на наших драконах? Чтобы их руки касались наших весел?

– Они могут выбрать смерть, Дядя. Я оставляю им это право.

Мы переглядывались, как тролли-полудурки. То, что наши недавние враги могут быть удостоены мест на борту «Змея» или «Фьорд-Элька», возмутило нас. Но Сигурд сказал правду: нам не хватало сильных рук. Даже пяти пар было бы недостаточно.

Скорчившись от боли, ярл подошел к пленным. Как только он пошевелил левой ногой, на льняной повязке ниже колена расцвело ярко-красное пятно.

– Мои весла или его нож, – сказал Сигурд, кивнув в сторону Асгота. – Выбирайте прямо сейчас. – Голос ярла был ослаблен болью, однако тверд, как скала. Воины невольно посмотрели на Эльдреда, но Сигурд покачал головой. Вялые пряди волос упали на лицо. – Не спрашивайте у него. Он теперь ничто. Он решает меньше, чем побитая собака, и скоро станет едой для червей. Выбор только за вами. Весла или смерть.