– Лучше бы ты никогда сюда не приезжала. – Потом он наклоняется, заключает в свои объятия Элли, рыдающую все громче.

Никогда еще я не чувствовала себя настолько посторонней, как сейчас. Только недавно я думала о том, что мы с отцом схожи в чем-то хорошем, в чем-то, что отделяет нас от Элли. Но теперь я вижу, как сильно их объединяет общее прошлое, и я вновь не более чем простой зритель.

Я делаю шаг вперед.

– Но ты все же хочешь, чтобы мы поговорили, правда? Вдвоем?

Он машет головой:

– Разве не видишь, что сейчас не время?

Я отворачиваюсь от них обоих, и, глядя себе под ноги, стремительно покидаю комнату.

Ночью отец пришел в мою комнату. Он прошептал мое имя, его низкий голос звучал хрипло, но совершенно узнаваемо. Я не ответила. Я не хотела его видеть. Только не после всего произошедшего. Он повернул ручку и со щелчком открыл дверь. Я закрыла глаза, притворяясь спящей. Через несколько секунд он удалился, оставляя меня в одиночестве.

С первым пением птиц я проснулась и наблюдала за тем, как темнота уступает место бесцветным оттенкам северной природы, пока невидимое солнце поднимается в небо. Даже в такой прохладный час мне липко и душно, так же, как жарко летом слишком тепло одетому ребенку. Я слышу, как на кухне гремит посудой кухарка Джойс, которая вчера приносила мне напитки и сэндвичи в комнату. Не один раз я слышу шуршание гравия под чьими-то ногами, а иногда и шаги в прихожей.

Когда я решаюсь спуститься, то встречаю Джойс на кухне. Она замечает меня еще на нижних ступеньках, я выгляжу нерешительно, так что она отодвигает стул и ставит на кухонный стол стакан соку. Эдакий пропуск из тюрьмы на волю, теперь мне не придется идти в столовую. Если она была в доме, то, без сомнения, слышала, что произошло вчера днем. Я приступаю к трапезе – тарелка наполнена пересоленной яичницей, а Джойс хлопочет вокруг меня.

– Я бы хотела кофе, – говорю я тихо, чтобы снаружи не услышали. Она ставит передо мной огромную кружку, и я потягиваю кофе из нее, обжигая губы. Когда я слышу шаги в прихожей, то вскакиваю спешно, но бесшумно. Но Джойс уже рядом со мной. Она кладет здоровую руку на мое плечо, и я сажусь обратно:

– Он ушел рано утром, а она не будет заходить на кухню, – шепчет старушка.

Смотрю, как она увозит тележку с кофе и соком. Интересно, это он ей велел держать меня подальше от них, теперь, когда признал, что я не должна быть здесь? Как бы там ни было, я благодарна Джойс. Снова иду по лестнице наверх, чтобы забрать свою сумку. Припоминаю, какой смелой я была в свой первый день пребывания здесь, когда кралась по ступенькам для того, чтобы найти отца. Кажется, что это было уже давно. А воспоминания о моей матери сегодня внутри меня молчат, странно.

– Спасибо за завтрак, – говорю я, снова заходя на кухню. Джойс улыбается и продолжает вытирать стакан влажным полотенцем. – Я хочу провести этот день вне дома.

Она подходит ко мне и указывает на заднюю дверь.

– Одна? – Я киваю. – Ну, если ты выйдешь тут, она не услышит, – торопливо говорит она.

Я стараюсь улыбнуться, но чувствую только стыд. На щеках загорается румянец, глаза красные и опухшие.

– Почему вы мне помогаете? – спрашиваю я.

Она смотрит на стакан, балансирующий в бесполезной скрюченной руке:

– Похороны завтра. Просто потерпи до тех пор. Трудно сказать, будешь ли ты рада услышать то, что он хочет тебе рассказать про нее. – Я едва сдерживаю слезы. – А потом сможешь вернуться в свою жизнь и забыть обо всем этом. – Она отходит, но я хватаю ее за руку, совсем как Элли недавно хватала мою.

– В какую жизнь? Я не смогу! Никогда! Не теперь, когда побывала здесь. – Я стираю со щеки слезу и говорю себе, что должна взять себя в руки. – Мне нужно знать, что случилось. Это он сказал, чтобы вы помогли мне? Он велел держать меня отдельно?

Она мягко пытается освободить руку, и я отпускаю ее. Бросает быстрый взгляд на покрасневшее запястье, но не заостряет на нем внимания. Я развожу пальцы, показывая, что не хотела нанести ей вреда.

– Некоторые двери лучше держать закрытыми, – шепчет Джойс. Прижимает к себе стакан и вздыхает. – А некоторые – закрытыми, запертыми на ключ и спрятанными за комодом с фотографиями. Чтобы их никогда не открывали. Так будет лучше, – говорит она, поглаживая меня по руке. Она так и не ответила мне, но уже спешно кладет свою здоровую руку на ручку двери.

– Но я должна узнать, почему они меня отдали.

– Нет, не должна. Тебе просто нужно продержаться еще один день или около того.

Она подталкивает меня к выходу быстрее, чем я успеваю спросить что-либо еще.

Ухожу через ворота, увиливая от Фрэнка с его радостной манерой поведения. Наклонив голову, спешу уйти по пыльной дорожке. Поднимаю взгляд, только когда дорожка, изгибаясь, поворачивает. Тогда и замечаю впереди отца с газетой под мышкой. До вчерашнего дня я так хотела поговорить с ним; а теперь оглядываюсь в поисках выхода. Но дорожка ведет только к дому, в серой тени он совершенно неприступен. Пока я оборачивалась, он тоже меня заметил. Остановился, тело напряглось от страха. Он делает шаг вперед, я – назад.

– Айрини, – говорит он, поднимая руки. Газета падает на землю, отец о ней забыл. Он всего в паре метров от меня. Я практически могу дотянуться до него.

– Разве ты не… – говорю я, несмотря на затрудненное дыхание. Но я не уверена, что мне от него нужно, поэтому перехожу на другую сторону дороги, опустив голову, не в силах посмотреть на него.

– Айрини, пожалуйста, подожди, – говорит он, поглядывая на дом. – Насчет вчерашнего. Я ужасно виноват. – Он прикусывает губу, я отстраняюсь. – Черт возьми, это звучит так избито. Пожалуйста, прости меня, Айрини. Ты не должна была увидеть, как она ведет себя. Нам надо поговорить сейчас, пока ее нет рядом. Пойдем скорей.

Я трясу головой. Пытаюсь уйти, но он встает на моем пути.

– Дай мне пройти, – говорю я. Отец хочет взять меня за руку, но я пячусь к деревьям, мой пульс учащается.

– Ну же, Айрини. Времени не так много. Я должен столько всего тебе объяснить. Например, почему я думал, что для тебя же будет лучше жить с тетей, чтобы не навредить тебе, появившись вдруг из ниоткуда. Ты должна хотя бы попытаться понять, мы были вынуждены отослать тебя, – говорит он, приближаясь ко мне. На этот раз я не отхожу. – Ты точно все поймешь. – Он опять пытается дотронуться до меня. И снова я отклоняюсь, но теперь с меньшей уверенностью. – Айрини, я хочу тебе кое-что передать. Это важно. Но я не могу этого сделать, пока она поблизости. Это не очень полезно для нее, – невнятно бормочет отец. Оглядывается на дом. – Она не должна знать, что мы разговариваем, я осознал это вчера, как никогда раньше. Ты, очевидно, знаешь, какая она. Времени мало, – повторяет он.

– Мне от тебя никогда ничего, кроме правды, не было нужно, и теперь я ее получила. Я не должна быть здесь, помнишь? Твои слова. – Я практически выкрикиваю это. – Что произошло столько лет назад?