Долговязый с трудом сел, высморкался красным и обозвал его нехорошими словами.

— Тебе хана, — закончил он свой небольшой спич.

— Я же говорила, — сказала Ангелина. — Дождется своих и поведет на поиски.

— Да на здоровье. — Юрий снова пожал плечами. — Главное, чтобы во вред не получилось… Эй, длинный! Ты сильно на меня обиделся?

Охранник опять сплюнул, но красная слюна оказалась слишком клейкой, чтобы оторваться от губ без помощи ладони.

— Обиделся, — констатировал Юрий и посмотрел на второго охранника, хранящего полную неподвижность с упорством, достойным жука-притворяшки. — А ты?

Обращенная к нему спина едва заметно дернулась.

— Тоже обиделся, — догадался Юрий. — Но они никому не пожалуются, правда, ребятки? Им впадлу будет рассказать, что их отметелил какой-то залетный фраерок. А потом еще и без ксивы проехал.

«Как легко и непринужденно он переходит на приблатненный жаргон, — отметила про себя Ангелина. — А дерется, как танцует — и здорово танцует. Правильного исполнителя я нашла. Вот только…»

Тут ей пришло в голову, что способ расплаты уже не напрягает ее так сильно, как вначале, и, чтобы не разочаровываться в себе, запретила себе думать на эту тему.

Юрий тем временем помог лежащему охраннику подняться, похлопал по плечу и отправил отворять ворота.

— Водилу на обратном пути не задерживайте, ладно? — вежливо попросил он. — Он тут ни при чем. Вещи отвезет и обратно. Начальство ничего не узнает. Мы быстренько.

То есть избиения и прорыва на территорию дачного участка как бы не было. Охранник кивнул. Его это устраивало. Пока. Пусть только голова перестанет кружиться.

— Тормози, — распорядился Мамай.

Свою кличку он получил за поврежденный глаз, по веку которого однажды чиркнул кончик ножа. С той поры разрез глаза изменил форму, сделавшись узким, как будто обладатель то ли щурился насмешливо, то ли собирался подмигнуть.

Но на самом деле нрав у Мамая был отнюдь не веселым. Улыбался как скалился, смеющимся его вообще никто не помнил, за плечами имел гору мертвяков и полтора срока, последний из которых не отсидел, потому как надоело. По совокупности Мамаю светило пожизненное или пуля в затылок от своих же паханов, поскольку уж очень грязный след за ним тянулся. Он знал, что терять ему уже нечего, а выиграть не дадут. Еще год, от силы два года лихой бандитской жизни, а потом…

Мамай представлял себе смерть в виде абсолютно темной комнаты, куда не проникает ни единый лучик света. Лежишь там, потея от страха, а с тобой ровным счетом ничего не происходит. И так примерно вечность.

Мамаю туда не хотелось. Он знал, что если справится с этим поручением, то, скорее всего, последует следующее, а если сплохует, то могут решить, что больше от него толку нет, и спишут. Короче, лишнюю дырку в башке проделают. По ночам он, бывало, строил планы, как подсоберет деньжат, махнет куда-нибудь подальше и начнет новую жизнь, но в душе понимал, что все это лажа. Жил всю жизнь волчарой, волчарой и помрешь. Из накатанной колеи не вырваться.

Мамай перевел тяжелый взгляд на Горелого, давно остановившего тачку и бесстрастно дожидавшегося новых распоряжений. Правая половина его лица, обращенная к бригадиру, была гладкая, правильная, почти красивая. С другой стороны на Горелого без ста граммов лучше не глядеть — ему в детском доме кастрюлю на голову нахлобучили и под нее петарду запустили. Жажда мести до сих пор не отпускала его сердце, а мстить он был готов всему миру.

Остальные братки из дружного мамаевского семейства тоже благодушием и гуманизмом не отличались, однако если солдат не посылать в бой, они теряют боевые навыки и начинают нарушать дисциплину. А парни были именно солдатами. Бойцами. Рядовыми невидимой криминальной армии, которая несколько подсократилась, но никуда не делась с окончанием лихих девяностых.

Всего под началом Мамая находилось одиннадцать человек. Двоих он оставил охранять ворота, а всех остальных взял на дело. С тыла дачные угодья огорожены не были, примыкая прямо к сосновому бору, и вся окрестная молодежь давно повадилась сюда лазить. Побултыхаться в озере, позагорать, попить пивка, ну и все остальное, после чего, бывает, дети рождаются, а бывает, и нет. Собирались, конечно, и люди постарше, но все это были люди семейные, степенные, к озорству не склонные. А вот подростки вели себя шумно, даже вызывающе, что послужило поводом для намечающейся карательной экспедиции.

Собственно, это была даже не акция устрашения, потому что дачники давно все поняли, а пугать всю эту поселковую гопоту не имело смысла: она не имела никакого отношения к земельной собственности и не представляла интереса для компании «Стройинвест». Но бригада Мамая засиделась без дела, в коллективе началось брожение, всякие ненужные поползновения, смутное недовольство, вызванное скукой. Братков следовало развлечь, напомнить им, что вместе они — сила, мощная и несокрушимая. И молодежь, горланившая у озера, идеально подходила для этой цели.

Их там было десятка три, парней намного больше, чем девчонок. Прикатили на двух мотоциклах, трех мопедах и шести велосипедах, неизвестно как взгромоздившись на них всей толпой, да еще с изрядным количеством дешевого пойла. Правда, один мотоцикл был с коляской, как у немецкой мотопехоты в кино про войну. А девушки находились в том возрасте, когда их попки умещались и на велосипедных рамах, и на багажниках, и вообще где угодно, если сильно захотеть.

Оттуда, где остановилась машина Мамая, компанию видно не было, зато было очень хорошо слышно. Судя по возгласам, молодежь догуливала какую-то свадьбу, отшумевшую три дня назад. Столы убрали, а задор в крови еще не угас, вот и отправились на поиски приключений.

И таки нашли!

Мамай с Горелым заняли наблюдательный пост на небольшом пригорке, откуда открывался отличный вид на берег, оккупированный молодежью. Еще поднимаясь сюда, они слышали задорные голоса, звонкие и ломкие, доносящиеся с пляжа. Кто-то из состоятельных дачников однажды расщедрился, завезя сюда пару самосвалов песка, железный грибок от солнца, парковую скамью и даже весельную лодку. Вероятно, первоначальный замысел состоял в том, чтобы узурпировать уголок природы в своих целях, потому что был он обнесен столбами, на которые навесили проволочную сетку, но теперь она была продрана в нескольких местах, что делало калитку с замком бессмысленной. Частный пляж превратился в общественный. Вот его-то и занимали теперь юные любители отдыха на природе.

Горел костерок, на огне жарились то ли сосиски, то ли колбаски. Двое парней, отвечающих за огонь, стаскивали туда ветки, которые трещали под азартными прыжками. Две девушки в купальниках мыли в озере овощи, кто-то орал, что забыли картошку, кто-то орал в ответ, что картошка уже печется.

— Сгорит к такой матери, — прокомментировал Горелый, оценив высоту пламени.

— Ты у нас спец, — сказал Мамай.