— А зачем? — глупо спросил Женька.

— Что зачем? — не поняла Покровская.

— Зачем ему понадобилось их убеждать? Разве ему не все равно?

— Нет, конечно. Ему важно, чтобы мы все попали в царство небесное.

— Так держал бы там нас с самого начала. Зачем было выгонять из рая? Разве здесь мы лучше стали?

Ответов на свои вопросы Женька не получил. Покровская поджала губы, вытаращила глаза и, уставившись на него испепеляющим прокурорским взглядом, процедила:

— Значит, все же неверующий. Атеист. Прихвостень антихриста. Гореть вам всем в адском пламени.

— Это типа крематория в Освенциме?

— Ах ты…

Растеряв остатки самообладания и аргументы, Покровская не придумала ничего лучше, чем побежать за лопатой, прислоненной к углу дома. Женька быстро пошел прочь. Шаги его были размашистыми, раза в два шире обычного. Не то чтобы фанатичная тетка его напугала, но не драться же с ней, если нападет. Кроме того, ее безумный взгляд и жаркая бессвязная речь производили впечатление помешательства, а с сумасшедшими никому не хочется связываться. В детстве Женька верил, что укус безумца заражен особой ядовитой слюной бешенства, и теперь, пообщавшись с Покровской, был склонен полагать, что эта версия не лишена основания.

К счастью, она не стала догонять его, ограничившись проклятиями издалека. Не оглядываясь, он дошел до озера, где двое мужчин мыли прекрасно сохранившийся «жигуль» травяного цвета. Они были так похожи сложением, что издали их можно было принять за братьев-близнецов, но к одинаково кривоногим туловищам с выпуклыми животами были приделаны заметно отличающиеся головы, одна с лысиной, другая без. Это были отец и сын, фамилий которых Женька не знал или не помнил. Видел их пару раз мельком, но никогда не общался.

Так и не решившись с ними заговорить, он приблизился к изрядно вытоптанному берегу. Не средиземноморский пляж, конечно, но раньше здесь всегда народу хватало. На память о тех временах остались черные кострища, пустые пластиковые баклажки да окурки, так густо и равномерно устилающие землю, что, казалось, их тут специально посеяли, надеясь на богатые никотиновые всходы. На сухой тростине болтались видавшие виды трусы, почему-то мужские, а не женские.

— Искупаться решил? — спросил один из пузатых. — Не советую. Пожалеешь.

Женька опять посмотрел на трусы и повернулся к мойщикам зеленых «жигулей». Вообще-то купаться он не собирался, но взыграл дух противоречия.

— А что будет? — спросил он.

— Увидят, — коротко пояснил пузатый мужчина без лысины.

— И что? Я не девушка голая.

— В том-то и дело, парень, — хохотнул второй пузан, с тонзурой, которая вряд ли свидетельствовала о его принадлежности к монашескому ордену. — Девушке, да еще голой, они бы разрешили.

— Кто? — насторожился Женька.

— Охранники. Которые озеро теперь сторожат.

— Сторожат?

— Ты с луны свалился? — фыркнул пузан. — Выкупила озеро фирма. Объявление видишь?

Проследив за движением его толстого пальца, Женька наткнулся взглядом на желтую табличку с рядами черных букв:

— Даже не штраф, — пробормотал Женька. — Меры.

— Штраф тоже накладывают, — сказал пузан с тонзурой. — Вон, Богатиков решил наплевать и с удочками к озеру сунулся. Изловили, отметелили, а бумажник и мобильник отобрали. Вот тебе и штраф.

— Вот они, значит, как…

Женька мрачно уставился на гладь озера, зеленую ближе к берегу и синюю подальше. Без водоема дачные участки теряли свою привлекательность и падали в цене вдвое, а то и втрое.

— Еще бы череп и кости нарисовали, — пробормотал он.

— Нарисуют, — пообещал кто-то из пузатых. — Видал, сколько охранников нагнали?

— Нет, — сказал Женька, мрачнея все сильнее.

— Целый отряд на входе. Чья рожа не понравилась, обратно заворачивают.

— Кто за вещами, тех сразу пускают.

— Или кто договор показывает.

— Какой договор?

— Купли-продажи, какой. Мы вот с батей решили плюнуть и продать дом. С такими порядками тут ловить нечего.

— Это же незаконно, — сказал Женька.

— А ты в суд обратись.

Обладатель тонзуры расхохотался.

«Интересно, — подумал Женька, — а вот возможно ли такое, чтобы предложение обратиться в суд показалось столь же смехотворным какому-нибудь американцу или финну? Почему у нас все так устроено?»

— Обязательно, — пообещал Женька и стал расстегивать ремень на джинсах.

— Эй, — забеспокоился вполне еще кудрявый пузан. — Погоди в воду лезть. Мы же машину моем.

— Значит, вам объява не указ?

— Мы за кустами, — сказал лысый. — А в воде тебя сразу засекут.

— Припрутся сюда и на нас наедут, — поддержал его сын.

— Не мои проблемы, — отрезал Женька. — Я не собираюсь их новый порядок соблюдать. Хочу — плаваю, хочу — рыбачу.

С этими словами он стащил с себя джинсы, оставшись в трусах, которые в здешних заповедных местах вполне могли сойти за плавки. Этот прибрежный пятачок и не такое видал, особенно по выходным, когда к озеру собирались не только мирные дачники, но и всякая окрестная шпана с бухлом и телками.

Оба пузана переглянулись, окатили машину из ведер в последний раз и стали наспех протирать кусками старой простыни. Когда Женька отплыл от берега метров на тридцать и оглянулся, зеленый «жигуль» уже пятился, чтобы развернуться задом и покинуть опасное место.

«Быстро же вы смирились, ребятки, — зло подумал Женька. — Все вы. Никто не купается, никто с удочкой на мостках не сидит, даже воду перестали на огороды качать. Выходит, мы, Артемовы, одни такие дурные на рожон полезли? Что ж, ладно. Пусть меня хоть убивают, а я не сдамся. И дом эти твари не получат. Бумаги надежно спрятаны, так просто их не найти».

Злость на подонков, чувствующих себя хозяевами жизни, заставила Женьку вложить в плавание всю энергию, как будто он не просто греб, а молотил руками ненавистные рожи. Спринтерский заплыв кролем вымотал его до такой степени, что обратный путь пришлось проделать уже брассом, экономя силы. Минуты две Женька даже плыл на спине, переводя дыхание и давая отдых мышцам.

Пресная вода держала не так хорошо, как более привычная, морская. Несколько раз Женька хлебнул воды, после которой во рту остался неприятный привкус, как будто сырую рыбу ел или даже лягушку. Отплевываясь, он опять перевернулся на живот и обнаружил, что на берегу появились два новых персонажа.