К величайшему сожалению, Даетжина не застала сей галантный век, а если бы и застала, то вряд ли сумела отведать кофею. Происхождение не позволило бы. Простолюдинкою уродилась великая эльлорская чародейка, о чем если когда и жалела, то только в первые двадцать пять лет жизни и исключительно по молодости и глупости.

Никуда не делся от Даетжины этот кофе, сохранивший тот же вкус, запах и цвет, тогда как парики, кринолины и перламутровые веера канули в небытие. И все же, сделав последний глоток тончайшего помола малати, чаровница накрыла чашечку блюдцем, а затем ловко перевернула ее вверх дном. Не ради предсказания, разумеется, а просто так — в силу привычки. Хотя положа руку на сердце (предположим, что сей мышечный орган, в котором, по мнению поэтов-трубадуров, помещается душа, у мис Махавир не только кровь перекачивал) магичка не отказалась бы от любого вида гадания, лишь бы установить истину. Только, чур, метопоскопию, френологию, хирогномию и хиромантию[9]не предлагать! Предсказывания судьбы по линиям на лбу и ладони, а также по форме черепа и пальцев маги давным-давно признали лживыми.

Задумчивое перебирание крупных жемчужин длинного ожерелья весьма помогало работе магичкиной мысли, но ясного ответа не давало все равно, нервное покачивание носочком правой ноги, закинутой на левую, кстати, тоже. Из гладенькой прически, а тем более из косы, уложенной пышным караваем на макушке, прядочку для накручивания на пальчик не достанешь, ногти грызть мис Махавир отучила мать сто сорок семь лет назад, намазав пальцы острой перечной настойкой. Поэтому пришлось размышлять как все обычные люди, то бишь без хитрых выкрутасов.

Вот ведь сумели-таки Джевиджи удивить опытную колдунью. Поразительно даже не то, как хитрый старый ворон — Росс, сын Кайлин, сумел сохранить в тайне от общества интересное положение супруги. Он и не на такие финты горазд. Прятал, что твой дракон гору самоцветов, охрану не просто усилил — утроил и, верно, глаз не спускал с растущего чрева. Его понять можно — последний шанс заполучить законного и желанного наследника. Вовсе не диво и то, что, вышедшая из благоприятного для деторождения возраста Фэймрил Джевидж сумела выносить и произвести на свет ребеночка. На то в доме Ниал Кориней поселился, который в жизни своей ни одной роженицы не потерял, ни одного мальца не загубил. Тут-то как раз все ясно и понятно — хорошо спланированная организация, толковые специалисты и немного везения.

Но как, прости ВсеТворец, как они вообще сумели зачать ребенка? Вот где загадка века. Уэн Эрмаад заклял свою женушку на совесть, поясок сделал такой, что Фэйм и в следующем перерождении осталась бы бездетной. Затворил лоно от любого семени настолько чисто, что мис Махавир только осталось завидовать мастерству коллеги.

Мэтр Кориней, разумеется, хоть отрекшийся, но маг, причем сильный и редкого дарования, но и ему не по зубам контрзаклинание. Тем паче, Уэн помер, и не своей смертью. Даетжина, откровенно говоря, и себя не торопилась включать в число поборителей такого колдовства. Никто бы не смог.

Но если так, справедливо рассуждала магичка, то либо вмешался некто неизмеримо более великий и могущественный… Кто только — непонятно. Либо… Сомнений нет — отношения Росса и Фэйм более чем любовь и сродни редчайшему Единению. Достаточно один раз увидеть, как они смотрят друг на друга. Словно милей и краше никого под этим небом не рождалось от начала времен. Безусловно, Джевидж — мужчина… хм… мужественный в прямом смысле слова; некрасивый, но зато настоящий; вожак, прирожденный лидер, самый сильный самец в человечьей стае. И он выбрал свою женщину раз и навсегда. Это чувство другим словом называется и не на этом языке. Но все равно — маловато будет.

Пожалуй, не будет преувеличением сказать, что Даетжина Махавир отдала бы сейчас половину из своих ста пятидесяти годочков ради того, чтобы своими глазами увидеть, а лучше подержать на руках ребеночка Фэйм. Понятное дело, Джевидж с равным желанием положил бы малыша живьем на раскаленную сковороду, но вдруг это родился сам… На этом месте плавные рассуждения чародейки прервались нервическим резким смешком. Она вскочила и, не в силах сдерживать эмоции, стала разгуливать по пестрому ковру взад-вперед.

Нет! Этого быть не может! Какая поразительная ирония судьбы получится, если выйдет, что от чресл главного борца с магами родился Архимаг.

Даетжина истерично хихикнула, вообразив себе физиономию Росса, когда он узнает. Впрочем, появлению на свет Джевиджева отпрыска есть еще с десяток разумных объяснений. Не стоит загадывать наперед, но если мальчишка родился магом… Доподлинно знает только Кориней. Он роды принимал, он видел, как ребенок сделал первый вдох. Естественно, отрекшийся не скажет ни словечка даже под пыткой. С другой стороны, не будет же канцлер держать под замком своего сына всю жизнь? Надо пройти положенные храмовые таинства, надо показать наследника общественности. Правда, сделать это можно и через год, и через два. Никто не посмеет потребовать предъявить ребенка. Или посмеет?

Идея возникла внезапно, из ниоткуда, словно вспышка света маяка прорезает штормовую ночь: «А если пустить слух, что… маленький Джевидж родился волшебником? А что? Такие вот пошли разговорчики. Ну, странно же, право слово! Пятнадцать лет на этом… древе не завязалось ни единого плода, пустоцветом облетела юность Фэймрил Бран, урожденной Сааджи. И тут такое диво приключается. Неспроста ведь, ох неспроста! Помяните мое слово, милостивые государи, нечисто здесь, совсем нечисто. Не без магии, не без нее родимой».

Без кофейной гущи можно предугадать, что случится дальше. Слово за слово, и придется Россу Джевиджу как миленькому показать своего наследника компетентной комиссии экзортов. И тогда…

Даетжина снова присела за кофейный столик и неизменно изящно вернула чашечку в исходное положение. Заглянула внутрь и немного растерялась от удивления. Благородный напиток аристократов, а вернее, остатки его, не менее благородные, хоть и неказистые с виду, предрекали волшебнице серьезные и важные перемены в жизни. Можно сказать, переворот вверх тормашками, ни много ни мало.

Касан Ангамани и Морран Кил могли видеть своего подопечного только издали, и то в искаженном виде. В зал заседаний посторонних не пускали — ни газетчиков, ни доверенных лиц, ни охрану. Немногочисленным телохранителям милордов законодателей было отведено место на галерее над залом, упрятанной за яркими красочными витражами. Если смотреть на лорда Джевиджа через янтарно-золотые стекла, тогда он выглядел гораздо лучше, чем сквозь зеленые. Здоровее, скажем так.

— Как бы плохо ему не стало прямо на заседании, — высказал вслух мысли Моррана его коллега Касан. — Не нравится мне он.

Осунувшееся лицо лорда канцлера, его впалые и синие после бритья щеки, заострившийся клювом нос и выступающий подбородок говорили о хронической усталости и нервном напряжении последних дней.