А ну, слезай оттудова. — Золотоволосая девочка погрозила ему кулачком. — Вот я пожалуюсь дяде, что ты яблоки рвёшь и сад разоряешь.

Владимир нехотя спустился с дерева. Девочка подошла к нему и примирительно спросила:

— Ты, стало быть, и есть Мономах?

Владимир смутился.

— Никакой я не Мономах, а Владимиром меня звать, — ответил он недовольно.

— А у нас все тебя Мономахом кличут, — сказала девочка и, высунув язык, подразнила его: — Мономах, Мономах!

— Чего дразнишься? Ну, Мономах, так Мономах. Мать моя в самом деле из рода Мономахов. Мономах, значит, Единоборец по-гречески. Что в том смешного? — Владимир удивлённо пожал плечами.

Девочка звонко рассмеялась.

— Ты-то кто такова будешь? — спросил он.

— Вышеслава я, сестра твоя двухродная, — ответила златоволосая.

— А сия — подружка твоя, что ль? — Владимир кивнул на рыженькую, которая за время их недолгого разговора покуда не промолвила ни слова.

— Что ты, какая подружка? — Вышеслава снова засмеялась. — Се мачеха моя. Одой её кличут. И по-нашему она ни слова не ведает, по-латыни токмо да по-немецки говорит. А мать, княгиня Килликия, у нас давно померла, мы ещё совсем маленькими тогда были. А ныне отец наш, князь Святослав, привёл в терем Оду и сказал мне и братьям: «Се топерича — мать ваша». Отец в немцах из монастыря её забрал. Мать родная, графиня Ида, когда овдовела, туда её упрятала, сама же вдругорядь[167] замуж вышла. Вот и пожалел батюшка наш сиротинушку. Потом послал отец нас с Одой в Киев, в школу при Иринином монастыре. С той поры тако вот и живём.

— И она нашу молвь совсем не разумеет? — Владимир подошёл к Оде.

Вся в драгоценных шелках, как и положено княгине, Ода искоса посмотрела на Владимира, облачённого в грубый дорожный вотол из валяного сукна, потом вдруг ткнула в него пальчиком с розовым ноготком и выговорила, растягивая по слогам:

— Вла-ди-мир. Мо-но-мах.

— Умница! — Вышеслава радостно захлопала в ладоши. — Видишь, Мономах, она уже и по-русски баить учится.

— Да, целое имя выучила, — с издёвкой заметил Владимир.

Вышеслава обиделась за Оду и в негодовании топнула ножкой.

— Не смейся. Сам-то, верно, ни единого языка не выучил. — Она недовольно поджала губки.

Ода, стараясь держаться важно, ежеминутно надменно вскидывала вверх рыженькую головку. Ещё бы, она ведь княгиня, у неё уже и муж есть, а эти — неизвестно кто, всего лишь дети малые.

— Ты не обижай нас, Владимир, — сказала Вышеслава. — Вот княжие сыновья всё норовят нас за косы оттаскать. А мы чем ответить им можем? Они большие, мы — маленькие.

Она шмыгнула носиком, словно пытаясь заплакать. Видя, что Владимир уделяет ей мало внимания, а всё больше смотрит на хорошенькую, нарядную, как куколка, Оду, Вышеслава снова принялась дразнить его:

— Мономах! Мономах!

Ода, хоть и была княгиней, и следовало бы ей вести себя более прилично, не преминула больно ущипнуть Владимира и ткнуть его в бок. Девочки расхохотались и побежали по дорожке. Владимир бросился было за ними, но, передумав, махнул рукой.

Пускай себе бегут. Все они, девчонки, глупые. Ужели полагают, что прозвище «Мономах» обидно ему? Нет, он, Владимир, гордится своим высоким происхождением. Что ему до их насмешек, он выше всего этого, его дед — сам ромейский император, полубог!

Неторопливо побрёл Владимир по дорожке сада, грызя сочное красное яблоко. Навстречу ему из-за дерева вышел вдруг высокий темноволосый мальчик лет десяти, в белой свите тонкого сукна, немного расширенных у колен портах синего цвета и коротких выступках[168]. Волосы его, прямые и длинные, были перехвачены золотистой ленточкой.

— Ты кто такой? — В чёрных, как перезрелые сливы, глазах отрока промелькнуло любопытство. — А, ты Владимир, да?!

По тонким устам мальчика пробежала улыбка — то ли насмешливая, то ли полная какого-то скрытого пренебрежения.

— Да, я Владимир, сын князя Всеволода.

— И царевны ромейской, — добавил незнакомец. — Да, высокородная у тебя мать. У меня прабабка, бают, тоже ромейка была. Да я о ней почти ничего и ведать не ведаю. Живу тут с братьями и с матерью, Гертрудой. Та ещё ведьма, скажу!

Владимира покоробили такие слова мальчика о родной матери.

— А как тебя звать? — спросил сын Всеволода.

— Крестили Михаилом, а родовое имя имею — Святополк. В честь князя Великой Моравии назван. А отец мой — Изяслав, киевский князь. Да ты, верно, его уж видал.

— Сколько тебе лет? — полюбопытствовал Владимир.

Чем-то притягивал его к себе этот немного насмешливый, немного высокомерный отрок.

— Одиннадцатое лето небо копчу. На три года тя старше. Чудной ты, Владимир. — Святополк внезапно рассмеялся.

— Что смеёшься? — Владимир недовольно нахмурил чело. Ему не нравилось, что Святополк намного выше его, и, говоря, ему приходится смотреть снизу вверх. — Девчонки тут бегали. Обзывали всяко. Ещё ты теперь.

— Девчонки? А, Вышеслава с Одою! Вот что, Владимир. Давай их возле терема подстережём да сливами гнилыми закидаем. Пошли. — Святополк потянул Владимира за рукав вотола.

Они побежали, подбирая под деревьями сливы и мелкие камешки, достигли угла терема и прижались спинами к каменной стене.

— Тише, — шепнул Святополк. — Тамо они. Давай кидай, а я с другой стороны зайду.

Он подтолкнул Владимира вперёд.

Вышеслава и Ода качались на качелях возле настежь раскрытого слюдяного окна. Владимир выскочил из-за угла и с размаху метнул сливу прямо в голубое платьице Оды.

— Я вот покажу вам, как щипаться, дурочки! — крикнул он.

Девочки завизжали и бросились к крыльцу, но там уже подстерегал их Святополк с новой порцией гнилых слив. Платья девочек вмиг были перепачканы. Ода громко, навзрыд расплакалась. Вышеслава, хоть и была помладше, не растерялась, а схватила попавшуюся под руку сухую хворостину и принялась колошматить ею Святополка, в конце концов вынудив его спасаться постыдным бегством.

— Ладно тебе! Хватит, довольно! — крикнул ей Святополк, отбежав.

— Вот как задам те, лиходей! — погрозила ему Вышеслава кулачком. — Не получишь ты пояса мово, не получишь! — Она вдруг отстегнула от платьица наборный серебряный пояс и с заливистым смехом потрясла им.

Святополк с тоской вздохнул.

— Да полно тебе сердиться! Давай, я те — ленту, ты мне — пояс. Не скупись, у вас ведь с Одою таких много. Попросишь отца, он те ещё купит.

А