Едва она сложила трубку, как подскочил врач и начал доказывать, что Тонкому надо в больницу и ждать полицейских некогда. Гидра его стыдила: мол, Тонкий важный свидетель по важному делу, может и подождать пять минут. В конце концов доктор, чертыхаясь по-французски, перевязал Тонкому голову, уложил его на носилки и в таком виде позволил дожидаться полицейских.

Тонкий лежал, разглядывая голубое французское небо. Вокруг скакали Жозе-фу с Ленкой, Гидра в сторонке объясняла остальным туристам, что такое нашел Тонкий, из-за чего пришлось приостановить экскурсию. Туристы обсуждали.

– А вы цепкая, – сказал Тонкий Жозефе, потому что надо что-то сказать человеку, который вот уже пять минут носится вокруг тебя с криками: «Бьетный, бьетный мой гьерой!»

– Я в дьетсьтве любиля кататься на перильах, – скромно потупившись, ответила гувернантка, – я умьею дерьжать равньовьесие.

Тонкий захихикал. Он попытался представить себе Жозе-фу в детстве, но у него получилась только Жозе-фу-карлик – те же очки, те же морщины, только в два раза меньше.

Подъехали полицейские, и Тонкий с Гидриным переводом рассказал им все, что мы с вами уже знаем. И про портсигар, и про мсье Перена с его «пальчиком» и черным ногтем, и про Каменотеса, долбившего стену как раз накануне того дня, когда нашлась печать. И про алебастр, которым заделана эта дыра. И про «пальчик» со шрамом, подтверждавший, что мсье Перен и Каменотес – один человек.

Полицейский послушал, напомнил Тонкому об ответственности за дачу ложных показаний, списал его координаты и стал изучать отпечаток в алебастре. Тонкому он сказал «мерси», и санитары, подхватив носилки, тут же затолкали его в «Скорую». Жозефа с Ленкой нырнули следом.

Машину покачивало, Жозефа произносила обязательный для таких случаев монолог на тему «Что я скажу вашей матери?», Ленка молчала, и Тонкий тоже. Он думал, если Вибре подставили, то кто же навандалил? Не мсье Перен, точно. Спереть что-нибудь из замка – еще куда ни шло (печать же спер, а потом скорее всего испугался и подбросил реставратору), но зачем ему портить экспонаты в своем же музее? А может, все-таки Вибре, в отместку? А что? Жаль, газету купить не успели, надо попросить Жозе-фу. Если реставратора выпустили утром, он вполне, вполне мог заглянуть в музей и отомстить за подставу.

Настроение было классное: во-первых, ни сотрясения мозга, ни дырки в голове Тонкий так и не заработал – отделался ссадиной. Во-вторых, пока Тонкому делали рентген, Жозе-фу сбегала за газетой и перед обедом обещала устроить чтение вслух с переводом. В-третьих, Ленка оказалась не права: во Франции сейчас можно купаться. Правда, в бассейне, но и это неплохо. И, наконец, в-четвертых, Жозе-фу не полезла в воду с воспитанниками, сославшись на то, что не умеет плавать. Она бегала по бортику и смешно кудахтала:

– Александр, нье топьите сестру! Она вам еше пригьодьиться!

Тонкий и не топил. Он всего лишь проверял, не разучилась ли Ленка за зиму задерживать дыхание на полторы минуты. Оказалось – нет. Не только не разучилась, но и приобрела новые навыки. Не успел Тонкий отпустить Ленкин загривок, как сестренка сама набросилась на него и начала топить. Сашка мог не дышать минуту и сорок секунд, и Ленке не терпелось проверить, не разучился ли он за зиму.

Жозефе не понравились такие развлечения воспитанников. Она взяла в прокате мяч и объявила соревнования по водному поло. Это оказалось нелегко, если учесть, что в бассейне, кроме Тонкого и Ленки, не было ни души. В водное поло, господа, надо играть большой компанией, а не вдвоем. Но раз Жозефе так хочется…

Швыряться мячом друг в друга было неинтересно. Ленка попыталась разнообразить игру, швырнув мяч в сетку на окне. Мяч спружинил, отскочил к стене напротив и упал на бортик. Жозе-фу подала лихо, ногой, прямо Ленке по башке. Воспитанница не осталась в долгу и швырнула мяч в гувернантку. Бортик был скользкий, а гувернантка немолодая. Поймав мяч, она не удержалась на ногах и аккуратно съехала по бортику на пятой точке прямо в объятия Тонкого. Сашка слегка растерялся. Сестренкина меткость не давала ему покоя еще в детстве: когда Ленка попадала мячом в чье-нибудь окно, все думали на Тонкого, потому что, как известно, девочки в футбол не играют. Объятия Тонкий все-таки раскрыл, виновато потупился и ляпнул:

– Бонжур.

Жу-Жу смерила его непонимающим взглядом учительницы алгебры, которая забыла, сколько будет дважды два, высвободилась, вскарабкалась по лесенке на бортик и отправилась переодеваться. На полпути она притормозила и бросила Ленке:

– Элен, мьяч надо подавать вь руки!

В номер бежали наперегонки. Жозе-фу велела подниматься через десять минут, а Тонкий с Ленкой решили, что раз уж она ушла, то можно поплескаться еще полчасика, а потом быстренько добежать. Соврать, что лифт ждали. Ленка обгоняла. Все-таки бегает она лучше брата. Чтобы она не воображала, Тонкий на бегу нашарил в рюкзачке платок с начесом и, крикнув: «Крыса!» – швырнул в Ленку.

Как и предполагалось, сестренка взвизгнула, отскочила…

Еще раз взвизгнула и еще… Эй, может, хватит? Тонкий глянул на сестру и обмер. По Ленкиным хрупким плечам действительно ползала крыса! Он же пошутить хотел! Он думал, это платок… а это Толстый. Тонкий взял крыса на руки, повертел, разглядывая: да, Толстый! Его верный крыс, оставленный в Москве.

– Ты че, Сань? – очнулась Ленка. – Ты как его привез? И зачем?

Тонкий и сам хотел бы это знать. Как крыс прилетел на Луару из Москвы и что ему здесь понадобилось? Должно быть, нечаянно забрался в рюкзак, а Тонкий не заметил…

– Жозе не говори, – попросил он Ленку. – Будет жить у меня в рюкзаке, она и не узнает. Раньше-то и мы его не замечали.

Толстый уже вскарабкался на плечо хозяина и довольно шевелил усами. Ленка кивнула, но для порядка спросила:

– На фиг ты его с собой потащил?

– Он сам притащился. Надо будет за обедом захватить ему еды.

Жозефа уже поджидала воспитанников, умытая-переодетая и даже не злая.

– Элен, ви прекрьясно бросаете, – заметила она Ленке, – сильа йесть!

Тонкий хотел добавить: «Ума не надо», – но побоялся, что оскорбленная Ленка расскажет Жозе про Толстого. Он молча плюхнулся на кровать и осторожно положил рюкзак рядом с собой. Подумать только, верный крыс жил в рюкзаке все эти дни, а Сашка не знал. Таскал рюкзак с собой, иногда со всей дури швырял на пол или на кровать… Интересно, чем Толстый питался? Ленка как будто читала его мысли. Она поковырялась в баре и нашла пачку арахиса:

– На, положи в рюкзак.

Тонкий положил. Рюкзак сейчас же зашевелился, зашуршал, захрумкал. Тонкий спрятал его за спину и стал кашлять, чтобы заглушить звуки крысиной трапезы. Конечно, это не прошло мимо внимания Жозефы:

– Александр, вьи простудьились?

Тонкий закашлял еще энергичнее и закивал: да, мол, простудился, дуйте за аспирином и оставьте нас втроем.