Вскоре все стихло. Хлопнула дверь, в коридоре и на лестнице послышались тяжелые шаги. У меня перехватило дыхание, когда в дверях показался полковник Донехью, держась за кровоточащую руку. Я спряталась за гибискус и наблюдала, как он направляется в сторону лазарета.

У меня екнуло сердце.

– Уэстри! – в панике закричала я. – Уэстри, – прокричала я еще громче.

Но стояла мертвая тишина, и я испугалась худшего.

Побежав в столовую, где еще ели мужчины, я отыскала за столиком у входа Эллиота. Мы встретились взглядом, и я знаком попросила его подойти.

– Что случилось, Анна? – спросил он, снимая с шеи салфетку.

– Уэстри, – вполголоса затараторила я, – его избили. Полковник Донехью. Он у себя в комнате. Возможно, без сознания.

Эллиот переменился в лице.

– Я пошел, – ответил он, рванул двойные двери и бросился к казармам.

Мне довольно долго пришлось прождать у казарм, то шагая, то посматривая на второй этаж и пытаясь что-нибудь разглядеть. Наконец, открылась дверь, и вышел Эллиот.

– Здорово его отделали, – сообщил он. – Рваную рану на лице, похоже, придется зашивать.

– Почему он не спустится?

– Не может.

– Не понимаю. За что полковник Донехью его побил?

– Он не станет об этом говорить, – ответил Эллиот, поглядывая в сторону, куда скрылся полковник, – но, вероятно, случилось что-то плохое. Что-то гадкое.

Я провела рукой по лбу.

– Можешь остаться с ним? Убедиться, что все в порядке, попытаться отвести его в лазарет?

Эллиот кивнул.

– Я постараюсь, – пообещал он, направляясь к двери.

– Спасибо. Эллиот, и еще…

– Да?

– Передай ему, что я скучаю.

Эллиот улыбнулся:

– Он обрадуется.

* * *

Когда я вернулась в комнату, обед Китти уже остыл, но это уже не имело никакого значения. Она отказывалась есть.

– Милая, могу я чем-то помочь? – спросила я, поглаживая ее мягкие кудри.

– Нет, – кротко ответила она. – Мне просто нужно побыть одной.

– Хорошо, я понимаю.

Солнце село, но луна ярко освещала пространство. Я посмотрела на свой рюкзак. Бунгало. Мне нужно туда – так подсказывало сердце.

– Китти, – мягко сказала я, пряча в рюкзак книгу, – я ненадолго отлучусь.

Она промолчала, но я на нее не обижалась.

– Скоро вернусь, – пообещала я, закрывая за собой дверь.

Ветер дул сильнее, чем обычно, и волосы мои растрепались, пока я ковыляла по песку к бунгало. Я отперла дверь и повалилась на кровать. Новое лоскутное одеяло, которое я нашла на верхней полке нашего шкафа и принесла сюда на прошлой неделе, успокаивало и согревало уставшее тело. Я не стала проверять почтовый ящик. Уэстри вернулся совсем недавно, а теперь избитый сидел в казармах. Меня передернуло при мысли о жестокости полковника Донехью. Почему он так его избил? В любом случае, я уверена – Уэстри такого не заслужил.

Я положила под голову подушку и достала из кармана письмо от матери:

«Дорогая Анна,

Пишу тебе с тяжелым сердцем, ведь именно мне придется сообщать тебе печальные новости. Я долго сомневалась, написать ли тебе или дождаться твоего возвращения. Но думаю, ты должна знать.

Я ухожу от твоего отца. Обстоятельства слишком серьезные, чтобы писать о них в письме, скажу только, что, несмотря на наше расставание, я буду любить тебя так же сильно, как и всегда. Когда ты вернешься домой, я все объясню.

Надеюсь, твой брак с Герардом будет счастливее, чем мой с твоим отцом.

Очень тебя люблю и надеюсь, тебя не слишком расстроит мое письмо.

С любовью,

мама».

Глаза защипало от слез. Она уходит от папы. Бедный папа. Как она могла? «Надеюсь, твой брак с Герардом будет счастливее, чем мой с твоим отцом». Что за ерунда?

Снаружи послышался шорох, скрипучая дверь бунгало медленно распахнулась. Я с облегчением увидела лицо Уэстри.

– Я подумал, что ты можешь быть здесь, – с улыбкой произнес он.

– Боже, что с тобой! – воскликнула я и, забыв о приличиях, бросилась к нему, машинально протянула руку и погладила по щеке.

– Почему тебя избил полковник Донехью?

– Послушай, – твердо сказал он, – давай-ка все проясним. Ты сегодня не видела никакого полковника.

– Но я…

– Нет. Не видела.

– Но, Уэстри, почему?

Он казался огорченным.

– Пожалуйста, больше никогда об этом не вспоминай.

Я нахмурилась:

– Не понимаю.

– Так надо. Однажды ты поймешь.

На его лицо упал свет, и я разглядела раны.

– Пойдем в лазарет.

Уэстри коварно улыбнулся:

– Зачем, если у меня есть собственная сестра?

Я с улыбкой полезла в рюкзак.

– У меня здесь где-то должна быть аптечка.

Перерыв сумку, я отыскала белый чемоданчик с медицинскими принадлежностями и извлекла оттуда набор для обработки ран. Открыв белый пакет, я достала пропитанный спиртом кусочек марли.

– Будет немножко жечь.

Я взяла его за руку, почувствовав уже знакомый трепет, и отвела к кровати. Что такого, если мы здесь сядем?

– Теперь не дергайся, – предупредила я.

Эллиот оказался прав. Рана на лбу Уэстри оказалась очень глубокой, и я сомневалась, что смогу ее зашить.

– Выглядит неважно, – сообщила я, промакивая рану смоченным в спирте бинтом. Уэстри поморщился, но промолчал. – Знаешь, – нервно продолжила я, – в лазарете есть обезболивающая мазь. Пойдем туда. Тебе будет не так больно.

Я попыталась встать, но Уэстри взял меня за руку и посадил на место.

– Я не хочу. Я хочу остаться здесь.

Он посмотрел на меня настойчивым, нежным взглядом. Я кивнула и взяла прибор для зашивания.

– Хорошо, сейчас я попробую зашить, но будет немного больно.

Уэстри уставился на стену, пока я сшивала края раны. Трех стежков оказалось достаточно. Я как следует закрепила нить и отрезала концы.

– Готово. Не так уж и страшно, да?

Уэстри покачал головой.

– Ты прирожденная медсестра, Клео Ходж, – игриво заявил он, с беспокойством глядя в мои глаза. Я улыбнулась и быстро отвернулась.

– Ты плакала. Почему?

Я вспомнила о мамином письме.