Я подошла поближе и заметила, как из лодки вылезают двое. Взъерошенные кудряшки могли принадлежать исключительно Китти, но ей помогал выбраться из лодки вовсе не Ланс. Я ахнула, различив лицо полковника Донехью. Китти мило улыбалась ему, пока он укладывал весла в лодку. Потом они рука об руку вернулись к лужайке, где попрощались, и Китти заспешила к женским казармам.

Догнать ее? Я решила этого не делать: в конце концов, она обманула меня насчет свидания, скорее всего испугавшись, что я буду ее осуждать, и я ее действительно осуждала. Но подруга не должна думать, будто я за ней шпионю. Придет время, и она сама все расскажет. Я вернулась в столовую и попросила кухарку приготовить поднос для Мэри.

* * *

– Как Ланс? – игриво спросила Стелла у Китти за завтраком. Она тоже видела ее с полковником?

– Хорошо, – ответила Китти, ковыряясь в яичнице, напоминающей резину. – Мы встречаемся сегодня вечером.

Стелла завистливо покачала головой. В день нашей встречи это меня насторожило, но я быстро поняла, что у нее просто такой стиль общения.

– Как же тебе везет с мужчинами, – сказала она и обреченно вздохнула. – Я больше не хочу думать об Эллиоте. Его мысли целиком заняты той женщиной. Он все время один, либо фотографирует, либо сидит в казарме, пишет ей стихи. Вчера вечером я познакомилась с летчиком. Его зовут Уилл, неплохой парень.

Лиз подошла и поставила поднос на наш столик.

– Как там Мэри, поправляется?

– Слава богу, да, – ответила я. – Сегодня ей уже гораздо лучше.

Лиз пристально посмотрела на конверт, который держала в руке.

– Сегодня ей пришло письмо, – осторожно сказала она, – и я невольно обратила внимание на имя отправителя. Она, кажется, говорила, что ее бывшего жениха зовут Эдвард?

Я кивнула:

– Дай посмотреть.

Я подняла конверт к свету, но не обнаружила ничего особенного, лишь то, что письмо действительно отправил Эдвард. Эдвард Нотон из Парижа.

– Анна! – возмутилась Китти. – Ты не должна читать ее почту. Это личное.

– Но придется, если это может помешать ее выздоровлению. Этот человек бросил ее практически у алтаря и вверг в такое отчаяние, что она сбежала на далекий остров. Представь, как это письмо может на нее подействовать.

Остальные согласно закивали, и Китти смягчилась.

– Я же не собираюсь его читать, просто уберу, пока она не придет в себя. Ее сердце разбито. Ей нужно набраться сил. Не хочу, чтобы письмо снова подорвало ее здоровье.

– Хорошо, – согласилась Китти, – но, когда дело касается любви, вмешиваться не стоит.

Она предупреждает меня, намекая на себя?

Я недовольно сморщила нос и засунула письмо в карман платья.

– Я и не вмешиваюсь, – прямо ответила я Китти, – это касается здоровья Мэри.

Китти отодвинула тарелку в сторону.

– Девочки, боюсь, я больше не смогу съесть ни кусочка этих пережаренных яиц. Пойду работать. Сестра Гильдебрандт говорила, что сегодня к нам поступит пациент.

* * *

Всю дорогу в лазарет я переживала из-за слов Китти, но сразу забыла об этом, когда узнала, что с соседнего острова к нам направляют раненого пилота. Пилот был нашим первым настоящим пациентом, не считая Уэстри, которого лечила я.

Летчика привезли в четверть одиннадцатого. Ситуация была серьезной, насколько мы вообще могли себе это представлять – осколки попали в голову. Китти, которая привезла солдата на операцию, работала вместе с доктором, твердой рукой удаляя покрытые кровью осколки металла и выбрасывая их на поднос. Лиз с извинениями вышла из комнаты – ее стошнило, но Китти не дрогнула. Она проделала все с таким умением и легкостью, что доктор попросил ее остаться еще на час и ассистировать при уходе за пациентом. Она сразу же согласилась.

Когда закончилась наша смена, я вернулась к казармам, мечтая отдохнуть от стерильности лазарета в уютном бунгало. Я собрала небольшую сумку, положив туда ножницы, иголку, нитки и кусок бледно-желтой ткани, найденный неподалеку от лазарета. Я решила, что материал отлично подойдет для занавесок.

Когда я пришла в бунгало, Уэстри там не было. Вспомнив о нашем тайнике, я достала из книги ключ, отперла дверь и положила сумку на стул.

Я сразу принялась работать над занавесками – измерила ширину окон, подсчитала длину и ширину каждого отрезка, разложила все на полу и, отпугнув маленькую ящерицу, начала разрезать ткань. Подшивая шторы, я слушала пение птиц. У меня не было утюга, чтобы погладить ткань, но я надеялась, что мягкий, влажный воздух со временем выпрямит неровности занавесок.

За шитьем я думала о Уэстри, таком непосредственном и энергичном, совсем не похожем на последовательного, уравновешенного Герарда. Почему Герард не может вести себя свободнее и жизнелюбивее? Пропуская нитку с иголкой сквозь ткань, я поняла, что здесь, в тропиках, мои переживания по его поводу только усилились. Особенно меня задевало, что он остался в стороне от войны. Почему он не пошел против воли отца и не повел себя более достойно?

Когда я вставляла прут в первый комплект штор, то вспомнила о картине под кроватью. Картина, конечно, привлекала меня, но в первую очередь мне был интересен автор.

Кто мог здесь жить? Мужчина вроде Уэстри, любитель приключений? Я представила, как Уэстри поселится на острове. Может, женится на аборигенке вроде той, которую мы с Лансом и Китти встретили на рынке. Как же ее звали? Кажется, Атея. Но будет ли он счастлив с такой женщиной? Я ухмыльнулась. В каком-то плане определенно – да, но не заскучает ли он с ней? Ведь ее интеллект явно не дотягивал до интеллекта Уэстри. Страсть стихает, но любовь бессмертна. Я надеялась, Китти когда-нибудь это поймет.

Вдруг в бунгало стало темно. Я выглянула в окно – на небе разрослись пухлые серые облака, готовые вот-вот разразиться дождем. Я оглядела пляж, надеясь увидеть Уэстри, и вдруг вспомнила про почтовый ящик, вернее, про скрипучую половицу в углу. Я подошла, приподняла ее, заглянув внутрь, и сразу увидела белый конверт:

«Дорогая миссис Клео Ходж,

Думаю, тебе интересно узнать, кто такая Клео Ходж. Что ж, милая моя, – это ты. Нам нужны кодовые имена на случай, если нас раскроют. Не будем забывать: мы живем в военное время. Итак, ты будешь Клео. Я Грейсон. Как тебе? Я думал о фамилии Квакенбуш, но, боюсь, каждый раз, обращаясь друг к другу, мы будем покатываться со смеху, а дальше дело не пойдет. Так что будем Ходж, если у тебя нет идеи получше.

Искренне твой,

мистер Ходж.

P. S. Загляни в ящик стола. Там сюрприз».

Улыбаясь, я открыла ящик и нашла там апельсин. Его блестящая, неровная кожица великолепно смотрелась на фоне темного дерева ящика. Я поднесла плод к носу и вдохнула цитрусово-цветочный аромат, а потом перевернула листок и написала послание Уэстри: