– Слышь, чего-то просит!

– Известно чего… – резонно ответил Латаный. – Жрать небось хочет…

– Brot![13]– жалостливо, но громким, пронзительно-писклявым голосом повторил мальчик, подойдя к следующему бойцу.

– Эй, малец! – крикнул долговязый артиллерист. – А ну, подь сюды. Комм… комм…

Он жестом поманил ребенка к себе, потом развязал свой мешок и достал оттуда продолговатую краюху черного хлеба. Отломив примерно треть, солдат протянул хлеб мальчику. Тот подскочил к долговязому, пока тот еще возился с мешком, и замер, завороженно глядя на хлеб в протянутой руке солдата. Он будто не верил своим глазам, не верил, что его не обманывают.

– Бери, не боись, фашистская мелюзга… – добродушно произнес долговязый, поднеся хлеб к самому личику мальчика.

Тот внезапно, неуловимо быстрым движением выхватил кусок и тут же вонзил в него свои маленькие зубки, принявшись поедать его с огромной скоростью.

– Ишь ты!.. Метет и не давится… Что твой пулемет – ленту с патронами… – посмеиваясь, крикнул заряжающий расчета, солдат средних лет с сухим, покрытым морщинами лицом.

– Изголодал… мелюзга… – отозвался долговязый. – У меня двое пацанят. Меньшой точь-в-точь такой был, как на фронт забирали. Щас уже вырос небось…

Видимо, по-прежнему беспокоясь за сохранность краюхи, мальчуган запихал его целиком в рот и теперь с большим трудом предпринимал попытки прожевать пищу. Больше всего он сейчас напоминал хомяка с набитыми щеками, чем вызвал дружный смех и шутливые замечания бойцов, что, впрочем, нисколько не смутило мальчишку, продолжавшего сосредоточенно, сопя носом, делать начатое.

Аникин, повернувшись к Воронову, кивнул в сторону мальчика.

– Сказать бы ему, чтоб тикал отсюда… Не ровен час кирпичом прихлопнет или под сапог попадет…

Воронов, подбирая слова, попытался построить какую-то фразу по-немецки, но мальчик на нее никак не отреагировал, самозабвенно дожевывая хлеб. На помощь младшему лейтенанту пришла женщина, видимо, по словам Воронова сообразившая, что он хочет сказать ребенку. Она заговорила энергично, будто отчитывая мальчика за что-то. Тот молча выслушал, дожевав хлеб, а потом что-то ответил. Женщина тоже что-то сказала, обращаясь к Воронову.

– Пацанчик говорит, что он хочет кушать. Все время.

– Пусть идет домой… – сказал Аникин.

– Он говорит, что у него нет дома. Мать и сестра, старшая сестра, погибли, когда они шли по улице. Бомба из самолета… Когда они хотели прийти к бабушке и дедушке. Они живут за городом… Два дня назад. Упала бомба, когда они шли по улице к бабушке и дедушке… С того времени он не ел.

– Где-то он все это время был?

– Вчера – в подвале, сегодня – в другом подвале, тут рядом. Там еще есть две кошки…

– Скажи, что ему пора проведать его кошек. Они по нему соскучились… – произнес Андрей.

Артиллерист перевел на немецкий и мягко подтолкнул мальчика в сторону двора. Женщина тоже что-то с жаром говорила, видимо, о том, что мальчику опасно здесь находиться и он должен вернуться в свое укрытие. Тот сделал несколько неуверенных шагов и вдруг опрометью бросился к женщине, и, прижавшись к ней, обхватил ее рукавами своего полупальто.

Неожиданно рев реактивных снарядов «катюш» смолк, но раздался другой шум, заставивший Аникина и остальных напрочь забыть о ребенке и женщине. Из затихающего грохота мощных дальних разрывов выпростался лязгающий рокот. Он доносился со стороны перекрестка, перегороженного трамваем. Бойцы, выглянув из своего укрытия, пытались распознать источник этого рокота, но никаких видимых изменений в обстановке не происходило.

– Смотрите, движется!.. – удивленно округлив глаза, воскликнул вдруг Чаплыгин.

– Кто движется?

Все бросились к углу здания, из-за которого просматривалась в оба конца прямая, как стрела, улица.

– Ну, этот, с медведем на боку…

Теперь уже все увидели, как желто-красная, заштрихованная окошечками коробка трамвая со скрежетом двинулась по мостовой, как будто ее толкала необоримая сила. Тут же из-за отодвинутого в сторону трамвайного вагона показался длинный, вздернутый под углом кверху, ствол и тут же выкатил на обозрение тяжелый «тигр».

Угловатое бронированное чудище заполнило своим корпусом весь промежуток между трамваем и правой стороной улицы. Не мешкая, машина развернулась квадратной мордой к улице, и мощное орудие изрыгнуло сноп пламени. В тесном каменном коридоре улицы выстрел прозвучал с такой силой, что Аникин всем телом ощутил, как до основания дрогнули и сместились каменные суставы квартала – стены зданий, фундаменты, брусчатка, тротуарная плитка.

Все невольно отпрянули от угла здания в глубь двора. Взрыв прогремел позади.

– По площадь бьет!.. – прокричал Фарзи. Лежа на животе, он выглядывал из-за цоколя в сторону танка, а потом в другую сторону – в сторону площади перед железнодорожной станцией.

Пулеметная очередь хлестнула по самой каменной грани дома, по тротуарной плитке, оставляя щербины и скалывая куски каменных осколков.

– Из танка строчит! Заметил, гад! – спешно отползая задом, завопил парнишка.

– Положеньице… – сокрушенно выдохнул Воронов. – Попробуй тут выкатить нашего «бобика» на прямую наводку. Это чудо-юдо его в момент ухлопает!

В этот миг со стороны станции ухнули один за другим два выстрела, заполнив давящим свистом пространство улицы.

Аникин, с трудом оттащив Ферзя за поясной ремень, припал к холодной каменной грани дома. Дымный столб взрыва ударил в трамвайный бок, рывком, силой взрывной волны и кинетической силой удара кинув вагон на правый борт «тигра». Второй снаряд лег значительно правее, обрушив взрывом край углового здания на перекрестке.

Вражеский танк тут же стал маневрировать: дал задний ход, сместившись по диагонали так, чтобы медведь на задних лапах, нарисованный на боку трамвая, заслонил «тигриный» корпус. Ствол танкового орудия оказывался как раз поверх трамвайного бока, что не мешало вести стрельбу.

– Елы-палы! Это что за стрельба? – вскричал Латаный, высовываясь из-за плеча Аникина и вертя головой в оба конца улицы. – Похоже, наши бьют со стороны станции! Получи, фашист!

– Да, похоже на ЗИСы! – радостно крикнул Воронов. – Значит, уже переправились и вступили в бой.

– Выходит, так! – согласился Аникин.

Его крик заглушил очередной выстрел, прогремевший со стороны перекрестка. Еще один снаряд «тигра» с оглушительным, режущим уши свистом ушел в сторону площади перед станцией. Со стороны площади тут же раздался почти одновременный залп двух артиллерийских орудий. Один из снарядов угодил в трамвайный вагон, разворотив его желто-красное брюхо, а второй, пройдя рядом с вражеским танком, разорвался в нескольких десятках метров позади, на противоположной стороне перекрестка.