Керстин молча ела, в то время как Фэй раздраженно махала официантке, желая напомнить о своем капучино. Всю ночь она провела без сна.

— Не срывай свое раздражение на персонале, — сказала Керстин.

— Делаю как мне нравится.

Фэй наконец-то установила визуальный контакт с официанткой, которая тут же поспешила на кухню.

За окнами светило солнце. Люди торопились по своим делам, и на мгновение Фэй задалась вопросом: неужели и все остальные живут, как и она, резко переходя от надежды к отчаянию?

— Ты должна назвать вещи своими именами, вместо того чтобы ругаться на других, — сказала Керстин. — Ирена действовала у тебя за спиной, несмотря на свои обещания. Она продала свои акции Хенрику, старому компаньону Яка.

Фэй стукнула кулаком по столу. Она не сердилась на Керстин, не сердилась на обслуживающий персонал. Она просто была в ярости.

— Пойду принесу пудинг с семенами чиа, — сказала Фэй и поднялась.

На самом деле есть она не хотела, как и сказала, но ей требовалась передышка, чтобы собраться с мыслями. Стоя в длинной очереди, Фэй чувствовала, что с каждой минутой все больше сердится. Дойдя наконец до стойки, она заказала пудинг со всем, с чем можно, — с черникой, клюквой и кокосовой стружкой. Когда снова уселась за стол, Керстин взглянула на нее, не говоря ни слова. Фэй проглотила не только пудинг с семенами чиа, но и все остальное. Еда легла в животе комом. Фэй перевела дух и откинулась на стуле. Только теперь она заметила, что ей наконец-то принесли капучино.

— Во-первых, — проговорила Фэй, — в голове не укладывается, что Ирена продала свои акции. Еще не успел перевариться у нее в желудке тот обед, который мы с ней съели вместе, а она уже побежала продавать! Мне Ирена всегда казалась такой лояльной, честной… Ничего не понимаю.

— Должно быть, тут что-то кроется, — ответила Керстин. — Однако об этом после. Пока мы имеем только факт: она продала свои акции.

— И к тому же Хенрику, — горько добавила Фэй и, залпом выпив капучино, показала официантке пустую чашку.

— У тебя заболит живот, — сухо проговорила Керстин.

— У меня он и так уже болит настолько, что хуже быть не может. Я совершила так много ошибок, Керстин… От этого у меня болит все, не только живот. Я недооценила ненависть Хенрика ко мне. Недооценила уязвимость «Ревендж». И переоценила лояльность акционеров.

— В таком случае все эти ошибки мы совершили вместе. Я тоже не могла все это предположить.

— Что верно, то верно. Но если честно, от этого нисколько не легче.

По всему телу бегали мурашки. Фэй поднялась. За ее спиной официантка поставила на стол еще одну чашку капучино, но Фэй продолжала идти прочь от всего.

В руке у нее зажужжал телефон, и она взглянула на дисплей. Номер не значился в списке ее контактов, однако Фэй узнала его. Это была Ивонна Ингварссон.

— Да, что вы хотели? — сухо ответила Фэй.

Женщина на другом конце линии сделала несколько вдохов. Фэй показалось, что та предвкушает ее реакцию.

— К сожалению, должна сообщить вам, что сегодня утром во время перевозки заключенных произошел побег. Один из сбежавших — ваш бывший муж Як.

Фэй сидела на своей террасе, положив ноги на стол. Проведя пальцами по внутреннему карману своей сумочки от «Шанель», она достала снимок, который там хранила. Фото своей мамы и Жюльенны, которых она сама сняла на пляже на Сицилии. Море позади них казалось блестящим, как зеркало; Жюльенна с взъерошенными мокрыми волосами сидела на коленях у бабушки. Единственная фотография на свете, на которой они изображены вместе. В Италии Фэй не решалась ни снимать, ни хранить фотографии. Их воспоминания она вместо этого хранила в сердце.

Некоторое время Фэй разглядывала снимок, потом положила его обратно в сумочку, подумав о том, что надо найти для него более надежное место. От тоски по Жюльенне ныло во всем теле — настолько, что на несколько секунд заглушило тревогу, которую Фэй испытывала круглосуточно с тех пор, как узнала пугающую новость.

Прошло пять дней с тех пор, как сбежал Як. Пока полиции не удалось его задержать, хотя они заверяли и журналистов, и Фэй, что бросили на его поиски дополнительные силы.

Паника первых дней начала отступать. Из полиции ей звонили каждый день, чтобы убедиться, что всё в порядке, да и маловероятно, чтобы Як объявился здесь — чистейшей воды безумие! Но судя по тому, что бывший говорил на суде, он убежден, что Жюльенна жива, а это исключительно опасно.

Фэй он мог найти без проблем, но Жюльенна и мать Фэй находились в Италии в безопасности. Никаких следов, никаких доказательств их существования — кроме фотографии, которую Фэй хранила в сумочке. Она осознавала, что это большой риск, однако ей так важно иногда взглянуть на снимок и напомнить себе о самом главном — о том, что заставило ее поступить так, как она поступила…

Ее размышления прервал звонок мобильного телефона. Фэй ощутила волну тепла, увидев на дисплее имя Давида. Он должен был прийти через часок, и она пошла к подставке с вином, чтобы заранее открыть бутылку.

— Привет, мой дорогой, скучаю без тебя, — сказала она.

В трубке повисла пауза, и Фэй поняла: что-то не так. На мгновение ей даже показалось, что сейчас она услышит голос Яка и тот заявит ей, что Давид мертв.

— Сегодня никак не смогу вырваться, — произнес Давид; его голос звучал напряженно и почти шепотом. — Юханна устроила ужасный скандал. Она кричит и рыдает. Девочки напуганы.

Фэй вздохнула, сделала над собой усилие, чтобы подавить раздражение. В конце концов, Давид не виноват.

— Вероятно, проблемы начались, когда ты решил рассказать, что с кем-то встречаешься…

— Я даже и рассказать ничего не успел. Кое-кто из знакомых видел нас вместе в городе. Тут творится полнейший хаос…

— Так чего же она хочет? Ведь вы уже решили разойтись. Тогда какое ей дело, что ты с кем-то встречаешься?