— Айн момент, — я поднялась.

Зоркий Георгич тут же посмотрел на меня, я подмигнула ему и вышла в раздевалку. Через минуту появился и он, что-то дожевывая на ходу.

— Георгич, ты не мог бы оказать мне еще одну услугу? — начала я без обиняков. — Одолжить часа на три свое средство передвижения? В город до зарезу надо, но хотелось бы сделать это незаметно для общества.

Я взглянула на него просительно. Подумав несколько мгновений, он сказал:

— Ключи на кухне, на гвоздике справа. От гаража серенький, на нем меточка есть. От машины там же.

— Георгич! — расчувствовавшись, я полезла обниматься. — Как мне тебя благодарить, друг?

Сделав преувеличенно испуганные глаза, он отстранился, проворчал:

— Полный бак зальешь.

— Без проблем, Георгич! — вскричала я. — Ты-то как, не скучаешь?

— Нет пока. Пошел я, дама ждет. Мы как раз говорили о благотворном влиянии сауны на обмен веществ, — оставив меня стоять с разинутым ртом, он удалился, прежде чем я успела что-то сказать.

Подождав минуту, я вернулась к Паше. Он взглянул на меня с любопытством.

— Вы имеете мне что-то сказать?

— Едем в город! — торжественным шепотом провозгласила я, кивнула на бутылку. — А для этого, точнее, от этого давно придумали чудодейственные таблетки, напрочь отбивающие запах и частично отрезвляющие. Рекламу по телевизору смотришь?

Паша возмутился было, что отрезвляться он не желает, даже частично. Я согласилась, что ему это совершенно ни к чему — машину поведу я.

Верунчик, весело щебеча, отправилась в сауну в сопровождении Георгича. Проводив их взглядом, я объявила Паше, что даю на сборы пять минут.

Погода на улице стояла чудесная. Промозглый ветер наконец-то стих. После душного жаркого помещения приятно было вдохнуть прохладный чистый воздух, пахнущий лесом и поздней осенью.

Полные энтузиазма, мы выкатили машину из гаража, ключ от ворот нашелся на той же связке, и вскоре мы уже мчались в город на максимальной скорости, которую я смогла выжать из «иномарки» Георгича.

Поначалу Паша, увидев «Запорожец», категорически заявил, что никуда «на этом тазике» не поедет, даже думать об этом не желает. На что я ответила, что как раз думать об этом не обязательно, надо просто заводиться и ехать, и что это не просто «тазик», а любимый «тазик» Георгича. После чего инцидент был исчерпан, Паша посмотрел на «Запорожец» другими глазами и без дальнейших возражений втиснулся внутрь, пробормотав, что в жизни, в конце концов, стоит испытать все, только тогда можно до конца понять ее смысл.

Часы показывали около девяти, когда мы лихо подкатили к Пашиному подъезду.

Поднимаясь вслед за Пашей на третий этаж, я подумала, что наш внезапный приезд может перепугать Шурика до смерти — ведь он уверен, что Паша не появится до завтрашнего дня, следовательно, переполошится не на шутку, услышав, как в дверном замке поворачивается ключ. Но, очевидно, подобную ситуацию приятели уже обговаривали или Паша подумал о том же, о чем и я, потому что, прежде чем отпереть дверь, он несколько раз позвонил замысловатым кодом. Тем не менее, войдя в квартиру, Шурика мы обнаружили не сразу, а лишь приложив некоторые усилия.

Долговязый костлявый молодой человек сидел, кутаясь в просторный, очевидно, Пашин, махровый халат, в закутке между креслом и диваном.

— Шурочка, — ласково сказал Паша, — это я, а со мной гостья. Решили заехать, посмотреть, как ты тут.

Молодой человек, — на вид ему было лет двадцать пять, максимум двадцать семь, — поднял коротко стриженную на затылке голову, из-под обесцвеченного чуба на меня глянули заплаканные испуганные глаза. Шурочка перевел взгляд на Пашу, еще плотнее вжался в угол, взвизгнул:

— Кто она?!

— Меня зовут Светлана, не бойся, — я хотела положить ладонь на его плечо, но парень дернулся и уставился на мою руку так, как будто увидел ядовитую змею.

Я убрала руку, а потом и вовсе спрятала ее за спину.

Шурочка успокоился, буркнул:

— А я и не боюсь. Чего мне бояться?

— Вот именно, чего тебе бояться? — бодро сказал Паша. — Ты сегодня что-нибудь ел? Мы там привезли тебе кое-что.

— Не хочу.

Паша тяжело вздохнул, закатил глаза к потолку и сообщил с некоторым злорадством:

— Между прочим, Верочка приехала.

— Ты ей сказал, да? Сказал, да? — завизжал Шурик. — Что ты ей сказал?

Паша испустил еще один, полный страдания, вздох, развел руками — что, мол, я тебе говорил?

Я вытолкала его на кухню, предложила:

— Ты посиди тут пока. Давай я попробую с ним поговорить. Я же хотя и недоделанный, но юрист.

— Делай что хочешь! — простонал Паша и запустил пальцы в волосы. — Черт, все настроение испортил! И так целыми днями, представляешь?

— Представляю, — посочувствовала я. — А какой по счету день?

Паша долго загибал пальцы, что-то бормотал, прикидывал и наконец назвал день, ставший последним в жизни Семенова. Именно в тот день, по Пашиным словам, трясущийся от страха Шурочка появился у дверей его квартиры.

Я попросила Пашу сделать чай и отправилась выводить Шурика на чистую воду. К этому времени он уже выбрался из своего убежища и устроился в кресле, подобрав худые ноги. Руками Шурочка крепко обнимал подушку.

Я плотно закрыла дверь в комнату, села на диван, дружелюбно улыбнулась. Шурочка следил за мной расширенными от страха глазами. Некоторое время я молча разглядывала его гладкое лицо. Черт, легко сказать, а как заставить его разговориться, если он в любой момент готов дать деру или, еще того хуже, хлопнуться в обморок.

— Шура, — начала я осторожно, — я так понимаю, у тебя возникли некоторые проблемы?

Шурочка зарылся носом в подушку, глаза его округлились еще больше и забегали в панике.

— Я хочу тебе помочь. И думаю, что смогу тебе помочь. Воспринимай меня, ну, скажем, как адвоката.

— Где Паша? — жалобно пискнул из-под подушки Шурочка.

Я проигнорировала вопрос, спокойно продолжила:

— Я уже знаю кое-что о тебе и о том, что с тобой приключилось, но, как видишь, до сих пор ничего никому не рассказала, — я могла бы поклясться, что в этот момент говорила истинную правду.

Шурочкины глаза подозрительно увлажнились, из левого тут же выкатилась слезинка. Этого еще не хватало.

— Поверь, я действительно хочу тебе помочь, только мне надо кое-что уточнить. Тебе ведь одному не справиться, — за первой слезинкой последовала вторая, ее догнала третья. — Если ты не желаешь ничего рассказывать, то не рассказывай. Но ты же хочешь, чтобы тебе кто-нибудь помог?