Володьку Макаровского. А в основном-то все спокойно.

И тут подал голос мой мобильник. Звонила Федоровна.

– Слушай, Вероника Николаевна, зайди ко мне. Тут документ надо подписать. Да. И вы слышали или нет?

– А что такое? – у меня все похолодело.

– Перелезина арестовали. Жена позвонила, что взяли прямо в аэропорту. Стал проходить пограничный контроль, и его задержали.

– Да вы что! У него же фирма не в России, а на Кипре.

– Не успел. Оставалось всего два часа до вылета.

И Светка и Алька, слушая мой разговор, застыли как борзые на утиной охоте. Я где-то такое сравнение вычитала.

– Кого там еще? – выдохнули они одновременно.

– Перелезина.

– У него же фирма зарегистрирована на Кипре? – опять одновременно.

– Два часа до рейса. Прямо в аэропорту, на регистрации.

Я оставила Светку и Альку в расстроенных чувствах, а сама побежала в ЦБК. И всю дорогу думала об этом аресте. У Перелезина фирма на Кипре. Его-то, почему за российские дела? И на кой черт он прилетел? Сидел бы себе на теплом морском берегу. Может я чего не понимаю? Тарабарщина какая-то. В ЦБК находился и Шнырь. Я до того была напугана, что решила первый раз в жизни прочитать документ, который подписывала. Эту самую жалобу. Речь в ней шла о том, что мою фирму освободили от уплаты штрафов и прочих санкций, поскольку мы являемся дочерними предприятиями НК. И Шнырь писал в жалобе, что это самое освобождение является неправильным и незаконным. Мне все это как-то было не совсем понятно. И я спросила у него, чего нам жаловаться, если нас освобождают. Для нас же это благо.

Он, надо сказать, удивился моему вопросу и говорит:

– Это ловушка.

– Какая ловушка, если освобождают? Вот если бы на нас наложили какие-либо санкции, тогда понятно надо жаловаться. Но если освобождают… Тут и гусю понятно, что не следует возникать.

– Вероника Николаевна, вы не понимаете. Они этим хотят объединить дочки и НК.

– Так мы и так едины. Это и ежику понятно.

– Ежику может и понятно, а вот по закону это не так. И моя задача это доказать. Поэтому я и составил эту жалобу. Это же общая стратегия защиты.

– И Чайка это знает?

– А как же. Это все исходит от вашего руководства.

– Ну, думаю, руководству виднее. И я подписала эту жалобу. Хотя я была в последнее время осторожна, но тут подумала, что подписать жалобу, это ведь не деньги переводить.

– Вы как-то недоверчивы сегодня, – произнес с удивлением Шнырь.

– Вы знаете, что Перелезина арестовали?

– Конечно, знаю. Мне коллеги сказали. Его наш адвокат защищает.

– Что-то плохо защищает.

– Да уж, – говорит Федоровна. – Его то за что? У него бизнес на Кипре. С нефтью он не связан.

Мои слова явно уязвили Шныря.

– Конечно, это все незаконно. Адвокат арест обжалует.

– Ну и что толку? – не унималась я. – По Володьке Макаровскому адвокат пишет и пишет. А он все сидит и сидит, – я говорила раздражено, уж очень погано было на душе.

– Вы же знаете, какое у нас беззаконие, – кипел Шнырь. Но мы все равно добьемся освобождения. Примем все меры. Поднимем все связи. Это просто дело времени, – раздражено говорил он, собирая листки жалобы. – Это только дело времени.

Федоровна шлепнула на жалобу печать и Шнырь сунул ее в свой портфельчик, он у него такой как папка, маленький небольшой, вежливо попрощался с нами и удалился.

– Что ты так его? – удивилась Федоровна.

– Не нравится он мне.

Федоровна пожала плечами.

– Ну я тебе так скажу: в наших вопросах он все-таки разбирается.

– Слушай, дай мне это постановление, которое он обжалует.

Она протянула мне постановление налоговой инспекции, и с удивлением смотрит на меня. Потом пожала плечами.

– Знакомься. Когда ознакомишься, вернешь. Мне к делу надо подшить.

2

Отец, узнав о моем отпуске сразу запаниковал.

– Не справлюсь я, не справлюсь, – вопил он. – Чего хочешь, но только не это. Давай попросим Анну Егоровну, – предложил он. Она же обожает Степку, и всегда с удовольствием берет его к себе. А я буду у нее на подмоге. В садик буду его водить, в магазин бегать. Ну а дома с ним – она.

Анна Егоровна – это моя свекровь. Она относилась ко мне крайне враждебно. Когда мы поженились с Игорем, она этого и не скрывала. Она считала, что ее Игоречку с его образованием и способностями была нужна другая жена. Как же – закончил физтех чуть ли не с красным дипломом. Подавал большие надежды, а тут какая-то парикмахерша. Она считала, что это какой-то рок, что он в меня влюбился. Ну а после того, как он прыгнул с крыши, для нее не было никаких сомнений, что это я довела его до такого состояния. Конечно, я тогда злилась на нее. А сейчас, пройдя через всю эту свистопляску, пожалуй, с ней и соглашусь. Мне было все равно, что он окончил престижный институт, что его считали способным. Меня интересовал лишь он сам. Но тогда я думала, что раз престижный институт, значит, будем материально нормально жить. Вот и все. И тут я сразу же забеременела по неопытности. Сказала ему об этом. Он уперся: будешь рожать и под венец. Так и поженились. Теперь, оглядываясь и имея весь этот сволочной опыт, скажу, что его сгубила порядочность. Другой бы на его месте, сказал бы: «Это твои дела, дорогая. Надо было думать» А он не сказал. Наверное, он действительно меня любил. Мы ведь могли и потом развестись, уже после рождения Степки. А один он точно бы выжил, мама бы прокормила. А он этого не сделал. Мне так его жаль. Правда, жаль. Со мной все ясно. А вот его жаль.

Я позвонила Анне Егоровне, и мы договорились вечером встретиться.

3

Она открыла мне дверь, окинула критическим взглядом и с порога, как всегда язвительно:

– Отлично выглядите, бизнес-леди.

В голосе столько желчи, не поймешь, ненависть это, или презрение, или то и другое вместе.

– Проходите, раздевайтесь, туфельки можете не снимать. Она стала называть меня на «вы» после того, как узнала, что меня назначили генеральным директором.

Я разделась, туфли все-таки сняла и прошла за ней на кухню. У нее небольшая двухкомнатная квартирка со смежными комнатами, еще той, хрущевской постройки. Кухонька тоже небольшая – пять или шесть метров.

– Чай будете или кофе? Наверное, кофе – вы же в офисах привыкли. Но коньяка у меня нет. Вы уж извините за скромность. Доходы не позволяют.

Я ко всему этому уже привыкла, поэтому молчу. После смерти Игоря она со мною не общалась, даже к могилке мы старались пойти в разное время, чтобы не дай бог не встретиться. Но однажды отец гулял со Степкой и встретил ее. Отец рассказывал, что она как увидела Степку, так не хотела с ним расставаться. Ее поразило, что он очень похож на Игоря и по характеру такой же – спокойный какой-то, негромкий. Глаза теплые, внимательные. Обычно мальчики на маму похожи, а вот он на Игоря. После этого она часто стала звонить отцу, не мне, конечно. И просила отца приводить Стёпку к себе. Со мной, при этом, все равно не общалась.

Она так предлагала кофе или чай, что я в другой бы раз отказалась, но сейчас мне было не до обид. И я согласилась на чай. Она быстро