Картер бросает взгляд на меня, я смотрю на него, и мы оба спрашиваем себя об одном и том же. Чем мы занимались? И почему меня обуревают такие противоречивые чувства?

Картер молча отворачивается к окну. А я снова включаю радио и выезжаю на шоссе, пытаясь забыть тот факт, что ни один из нас так и не ответил на простой вопрос Оливии.

Хьюстон похож на мегаполис больше, чем Остин. Шоссе извиваются, словно спагетти. Люди едут быстро, уходя на левые или правые съезды. Я паникую, но Картер дает мне указания, куда ехать. Мы подъезжаем к административному зданию как раз в тот момент, когда отправляется экскурсия. Ответственные люди вписывают нас и протягивают сумки с красно-белой сувенирной продукцией.

Семь раз, когда Картер бросает на меня неодобрительные взгляды во время экскурсии

1. Когда я поднимаю руку и спрашиваю гида, сколько студентов подверглись нападению за время учебы в этом колледже.

2. Когда гид спрашивает, кто из нас уже принят в Хьюстонский университет, и я не поднимаю руку.

3. Когда я начинаю отставать, жалуясь, что у меня болят ноги.

4. Когда я критикую меню для вегетарианцев в столовой.

5. Когда я прошу его посадить меня к себе на спину, потому что устала ходить.

6. Когда я фыркаю, услышав парня, хвастающегося, что его приняли в программу повышенной подготовки.

7. Когда я наступаю ему на пальцы, в то время как Оливия пытается сфотографировать нас в конце экскурсии.

Он отчитывает меня по пути к машине.

– Почему ты ведешь себя так, будто слишком хороша, чтобы учиться здесь?

– Ой, прости. Мне не нравится кампус.

– Дело не в этом, – говорит он.

Оливия с Оденом следуют за нами.

– Ты относишься к нему с пренебрежением, как и вчера, словно в какой-то момент начала верить, будто годишься только для Колумбийского университета, хотя это не так.

– Я знаю, что это не так!

– У тебя нет причины считать, что ты слишком хороша для этого кампуса, особенно с учетом того факта, что твои шансы приехать сюда пятьдесят на пятьдесят.

Я не отвечаю.

Может, он и прав. Возможно, я уязвлена отказом Колумбийского университета. И, возможно, я не смирилась с тем, что Хьюстонский университет может стать моим будущим. Но я приехала сюда не ради экскурсии. У меня не было реального желания увидеть кампус. Я приехала сюда, чтобы утихомирить своего шантажиста. Но теперь я осознаю, почему указала это первым пунктом в списке. Я могу и вправду оказаться здесь на последующие четыре года. И это слишком важное решение, чтобы принимать его необдуманно.

Когда мы садимся в машину, никто ничего не говорит. Я завожу двигатель, уставившись в цементную стену напротив.

– Куда мне ехать теперь?

– Ливви скажет куда.

Оливия дает указания, не отвлекаясь на посторонние рассуждения:

– Налево. Направо. Прямо. Поезжай дальше. Остановись у обочины.

Я паркуюсь на углу рядом с обветшавшими зданиями, кругом пожухлая трава и потрескавшиеся тротуары.

Картер говорит:

– Ливви и Оден, посидите здесь.

Оливия перевешивается через сиденье, когда он открывает свою дверь, и сует ему стопку наличных.

– Купи мне красную фасоль с рисом.

Выйдя, он обходит машину и открывает мою дверь. Я не хочу идти. Это место кажется таким, где спокойно могут украсть вашу машину. Я оглядываюсь на захудалую закусочную, предлагающую жареную курицу, позади него.

– Ты ведь знаешь, что я вегетарианка?

– Нам надо купить еду для всей группы, но ты без проблем можешь есть свою кроличью еду.

Я фыркаю.

– Почему мне нельзя остаться в машине?

– Зачем? Ты боишься темнокожих, как и твой отец?

Я прищуриваю глаза. Вот, пожалуйста.

– Я не боюсь, – я выхожу из машины. – С чего это мне бояться?

Он ведет меня через дорогу в обход зебры. Внутри закусочной за каждым столиком сидят темнокожие люди, которые либо едят жареную курицу с приправленной картошкой фри, либо ждут, когда их заказ будет готов. Когда колокольчик на двери начинает звенеть, пятьдесят процентов посетителей смотрят на нас. Я вся покрываюсь мурашками. Я не привыкла быть окруженной людьми с моим цветом кожи. Из-за этого мне кажется, будто они могут увидеть, насколько я другая. Но они ведь не могут, верно? Я могла бы смешаться с ними, если бы попыталась. Я могла бы добавить в свою речь деревенский акцент. Я могла бы говорить, как они, включая слово на «н», и они бы ничего не поняли.

Стойка обслуживания находится слева, темнокожие женщины в сетках для волос бегают, как куры с отрубленными головами (что довольно иронично). Когда мы подходим к концу очереди, я встаю совсем рядом с Картером, потому что, если честно, я напугана. У меня такое ощущение, что они всё-таки могут увидеть во мне другую.

Но я действительно выгляжу как они. Я должна чувствовать себя здесь в большей безопасности, чем в своем квартале. Белые люди раньше линчевали людей, подобных мне, так почему, черт побери, я чувствую себя в безопасности рядом с ними? Я делаю глубокий вдох и высоко поднимаю голову.

Когда мы доходим до стойки, Картеру приходится кричать, чтобы его услышали. Он делает заказ и платит наличными, которые ему дала Оливия. Когда он получает чек, я иду за ним к кабинке в задней части зала. Скатерть грязная, и я сажусь за столик, прижав руки к груди. Только через секунду я осознаю, что он не садится рядом со мной. Я поднимаю взгляд, и все мои органы внутри вибрируют.

– Я сейчас вернусь. Туалет, – и он оставляет меня. Совершенно одну.

Я ни с кем не встречаюсь глазами. Мне хочется исчезнуть. Но моя мантия-невидимка, видимо, не работает, потому что, как только Картер уходит, один особенно тощий темнокожий парень останавливается рядом со мной.

– Хей!

Не разговаривай с незнакомцами! Не разговаривай с незнакомцами! Не разговаривай с незнакомцами! Но я встречаюсь с ним взглядом. Незнакомец кивает головой в сторону и спрашивает:

– Это твой брат?

Я отвожу взгляд и кручу головой.

– Парень?

Я снова кручу головой. И тут же понимаю свою ошибку.

Его взгляд изучает мое лицо, опускается на мою грудь и снова поднимается.

– Ты откуда?

Я не знаю, что ответить. Правда кажется плохой идеей.

Он улыбается моему молчанию.

– О, да ты скромница. Мне это нравится.