вязкие клочья эфирного опьянения, липли к мыслям, склеивая их друг с другом в путаный, неразборчивый ком. Он приподнялся на локте. Перед глазами плыло, по телу разливалось приятное хмельное тепло. Его ботинки и жилет валялись у кровати — Висмут не помнил, когда и как Лютеция их сняла, но брюки с рубашкой были на нём.

— Тебе лучше? — прошептали так близко, что виноградное дыхание коснулось его щеки.

Висмут обернулся и встретился с чернотой глаз полулежащей на краю кровати Лютеции.

— А ты думал, я брошу тебя одного в таком состоянии? — улыбнулась она на его вопросительный взгляд. — Всё равно мне завтра утром сюда возвращаться. И я решила не уходить. Выглядишь уже не так ужасно, — сказала, придвигаясь ещё ближе.

— Но я чертовски пьян, — хрипло ответил Висмут, с трудом разлепив губы.

— Ну, не настолько, — улыбнулась она, легонько касаясь губами уголка его губ.

— Лютеция…

— Аха, — выдохнула, не переставая ласкать его невесомыми поцелуями.

— Это непра… — пробормотал Висмут, но пленительно медленный, завораживающий поцелуй прервал его.

Мягко толкнув Висмута обратно на подушки, Лютеция принялась расстёгивать его рубашку. Её прохладные пальцы пробегали по его разгорячённому эфиром телу, разгоняя волны возбуждения, и нет-нет да впивались ноготками — не больно, но так, что волоски на его коже вставали дыбом. Поцелуй длился и длился, погружая в блаженное беспамятство ту часть сознания, которая сохраняла ещё какую-то трезвость, и нивелируя все всплывающие в голове возражения. Расшнурованный кожаный корсет шумно упал на пол, следом полетели платье Лютеции и брюки Висмута.

Пульс бился в ушах, будто большой ритуальный барабан, и толчками разносился по всему телу. Ладони Висмута скользили по обнажённой спине Лютеции, томно выгибающейся от его прикосновений. Туго затянутый корсет оставил на её нежной коже рисунок швов и шнуровки — тонкие пересекающиеся линии, словно железнодорожные пути на карте; Висмут чувствовал их под своими пальцами и прикасался ещё нежнее.

В полутьме комнаты, освещённой лишь газовым фонарём с улицы, сквозь зыбкий эфирный туман, он видел её нечётко: лишь ослепительный, голубовато-белый силуэт под россыпью чёрных кудрей, в которых, словно звёзды в ночном небе, запутались отблески рыжего света.

Эти блестящие кудри тяжёлым шёлком падали Висмуту на грудь, когда Лютеция склонялась к нему, а потом взметались вверх, словно крылья чёрного аиста, откинутые за спину движением белоснежной руки.

Сейчас Лютеция была и изящной, и грациозной, страстной, но в то же время удивительно нежной, чувственной. Близость и будоражила, и обволакивала мягким теплом, словно густой, приятно терпкий напиток, который хотелось пить неспешно и долго, наслаждаясь каждой каплей.

Они заснули под утро, переплетясь телами среди вороха сбитых покрывал, словно киты, дрейфующие средь белых айсбергов.

***

Сурьма развернула сложенный в несколько раз лист только поздно вечером, перед сном, уже забравшись под одеяло. Почему-то для неё было необходимо увидеть его содержимое — что бы там ни было — в уединении. В уверенности, что никто не подглядит и не отвлечёт, не вовремя постучав в комнату.

Это была выписка из приложения к «Техническому регламенту об организации ремонтных мастерских»: «§ 34, п.73. Господину, состоящему в должности диагноста-пробуждающего от двух до четырёх лет, до́лжно иметь производственного опыта прогона живых локомотивов не менее полутора тысяч километров, подтверждённого записями в формуляр пробуждающего, заверенными печатями дежурных по станциям на маршруте следования. В случае выявления несоблюдения данного норматива на ответственного за подготовку служащих накладывается взыскание в размере трёх месячных жалований».

Почерк был быстрый, уверенный, чуть угловатый, с острыми хвостиками-«единичками» на верхушке «р» и косым нижним росчерком под «ш». Сурьма не знала почерк Висмута, но этот определённо очень ему подходил, а от листа пахло керосином, нагретой фонарной жестью и креозотом — как и от платка, что дал ей Висмут сегодня утром и который до сих пор был у неё. Она поднесла расправленный листок к лицу, закрыла глаза и словно вновь уткнулась в плечо напарника. Кажется, даже почувствовала его руку у себя на затылке.

— Спасибо, — сердечно прошептала она, и листок шевельнулся от её дыхания. — Спасибо, Висмут!

***

На следующий день Сурьма ни свет ни зря постучалась в кабинет господина начальника.

— А, госпожа диагност! — вздохнул он и спрятал в усах теплоту отеческой улыбки, серьёзно насупив брови. — Вы пришли ругаться? Или извиняться?

— Я пришла позаботиться о вашей деловой репутации, — невинно улыбнулась Сурьма.

— Это ещё как?

— Вы, возможно, запамятовали, что я состою в должности диагноста-пробуждающего вот уже ровно два года, а в семьдесят третьем пункте тридцать четвёртого параграфа приложения к «Техническому регламенту об организации ремонтных мастерских» сказано, что у меня должно быть не менее полутора тысяч километров подтверждённого опыта прогона. Иначе, нагрянь какая проверка — бывают ведь и внеплановые, вдруг кто письмо какое напишет в Партехнадзор — ответственному грозит взыскание в размере трёх месячных жалований. Я переживаю, ведь у меня в формуляре всего сто двадцать семь километров! А провинным вы окажетесь…

Господин начальник мрачно глянул на Сурьму из-под пушистых бровей, со вздохом поднялся со своего стула, отыскал на этажерке толстый журнал в тёмно-синем переплёте. В глаза ему бросилось, что сверху, на страничном срезе этого журнала, пыли гораздо меньше, чем на соседних, — её почти нет, а значит, кто-то совсем недавно его брал. И кто же этот сорвиголова, решившийся пролезть в святая святых — его кабинет — в его отсутствие? Начальник хмыкнул — угрюмо, но не без уважительного одобрения. Уж он-то точно знал — кто. Сейчас же стало понятно, что сообщённые Сурьмой сведения верны и перепроверки не требуют, но он всё равно, для порядка, положил толстый журнал на стол поверх прочих бумаг и мучительно долго листал его, отыскивая нужную страницу. Сурьма, из последних сил стараясь не потерять с лица вежливой и невинной доброжелательности, изнывала от нетерпения.

Склонившись над нужным параграфом, начальник бросил на неё быстрый взгляд и, поставив мясистый палец в начало первой строки на странице, повёл его так медленно, будто с буквами познакомился только вчера. Над его головой вспорхнул сдавленный девичий вздох, не удержавшийся в груди Сурьмы. Палец замер посреди строки, будто встретившись с особенно сложным словом. Выждав мучительную паузу, двинулся дальше.

Прочтя пункт, начальник кивнул:

— Сейчас отыщем ваш формуляр, госпожа диагност-пробуждающая, нужно проинспектировать, какой там проставлен километраж…

— Сто двадцать семь километров! — выпалила Сурьма. — Там сто двадцать семь километров. Я точно помню, ведь это мой формуляр!

— Нужно проверить, — неспешно проговорил господин начальник, окидывая взглядом кипы бумаг на этажерке.

Пока он отыскал формуляр, Сурьма уже начала нетерпеливо приплясывать, словно застоявшаяся лошадь.

— Ну? — поторопила она, приподнявшись на носочки в попытке заглянуть через стол в изучаемую