волосы. Женщина придвинулась к нему совсем тесно, бедром к бедру, окутывая спелым ароматом красного винограда, но Висмут не отстранился. Ее ладони скользнули в полурасстёгнутый ворот его рубашки и сомкнулись сзади на шее под воротником, а черешневые губы уверенно, но очень нежно коснулись губ Висмута, и он ответил на этот долгий, неторопливый, чувственный поцелуй.

— Поднимемся в твою спальню? — прошептала Лютеция.

— Нет.

— Можно и здесь, — она принялась расстёгивать его рубаху, но он удержал её руку.

— Нет, Лютеция.

— Нет? — она чуть отстранилась, широкая бровь удивлённо выгнулась. — Я умею быть ласковой. И я не возьму с тебя денег.

— Тем более, — Висмут вздохнул. — Я пожалею о своём решении, как только ты уйдёшь. Но оно верное, — тихо ответил он, глядя в черноту её глаз, — для нас обоих.

— Ты ведь не пренебрегаешь услугами девушек моей профессии, — не вопрос — утверждение.

— Сейчас не те обстоятельства.

Лютеция разочарованно опустила ресницы.

— Что ж, ты и правда пожалеешь о своём решении, — кисло улыбнувшись, она поднялась со стула и легонько похлопала Висмута по плечу. — Оно огорчительное. Для нас обоих. Доброй ночи, Вис.

***

После того разговора с Висмутом в будке машиниста Сурьма много думала. Думала не только о его словах, но и о том, как они изменили её отношение к нему. Она увидела в нём человека чуткого, мудрого, готового поддержать. Такой не посмеётся над её мечтами. И ей, впервые после исчезновения Никеля, захотелось поговорить о них, с кем-то ими поделиться. Однажды она рассказала Висмуту и о коричневом блокноте, и своём восхищении мастером Полонием, и о стремлении работать на «Почтовых линиях», чтобы накопить денег и отправиться на поиски его экспедиции.

— Когда-нибудь я обязательно сделаю это: найду её и прославлюсь на всю страну, — улыбнулась Сурьма, защёлкивая замочек своего саквояжа.

За разговором они засиделись после работы в подсобке дольше обычного, и остальная бригада уже давно разошлась по домам, погасив все лампы, кроме единственной, тускло светившей над выходом.

— Громкая слава только мешает, — заметил Висмут. — Ты любишь живые паровозы и жаждешь приключений, свободы — разве нет? Известность будет тебя лишь сковывать и тормозить.

— Я жажду стать кем-то в обществе! — воскликнула Сурьма. — Я устала притворяться и вечно доказывать, что я чего-то стою! Хочу на самом деле быть тем, кем должна, кем заслуживаю! Чтобы можно было с честью смотреть в глаза людям, а не прислушиваться к шепоткам за собственной спиной.

— Общество требует притворства, Сурьма. Полного соответствия определённым правилам. Но ни один живой человек не может отвечать им всем — правил слишком много. Поэтому всегда найдётся кто-то, кто будет шептаться за твоей спиной, для кого ты окажешься в чём-то неправильной. Но чтобы быть счастливой, не нужно во всём быть правильной, — важнее быть настоящей. Поэтому рано или поздно тебе придётся выбирать: следовать за общественным мнением или за собственным сердцем.

— Это мы ещё посмотрим! — усмехнулась Сурьма. — Говорят, что победителей не судят. И если я действительно достигну таких высот, никто не осмелиться сплетничать обо мне.

Висмут улыбнулся устало и немного грустно:

— Счастье — странная птица, Сурьма. Не всегда его гнездо находится на самом высоком пике. Иногда оно и проще, и ближе, чем кажется.

***

В этот день ничего не предвещало каких-то особенных событий. Утро было самое обычное, какое случается в конце июня: с воздухом, до духоты прогретым с самого восхода, с запахами горячего камня мостовой и лошадиного пота, со звонким теньканьем воробьёв, прячущихся в тени жидких кустиков или купающихся в золотой пыли.

Сурьма, как обычно, пришла на службу, как обычно, на предсменное собрание в их подсобку спустился господин начальник с пачкой техлистов под мышкой, как обычно, раздал всем задания. У них вновь был живой паровоз, и это Сурьму несказанно обрадовало.

— И последнее, — сказал господин начальник, — у нас крупный заказ на три живых паровоза для «Почтовых линий».

У Сурьмы ухнуло сердце.

— Наши ресурсы закончились, придётся ехать в командировку на кладбище паровозов, — продолжал начальник, — отыскать подходящие, перегнать их сюда. А здесь уж отремонтируем, доделаем, что там потребуется. Господин Висмут? — начальник вопросительно глянул на машиниста.

— Сделаем, — кивнул тот.

— Я знаю, твои обстоятельства не предполагают таких долгих отлучек, но у машиниста из второй бригады слишком мало опыта для такого перегона, к тому же он не знает маршрут и не вполне представляет требования к локомотивам «Почтовых линий», а ты по этому маршруту на их поездах треть жизни проездил.

— Мои обстоятельства мне не помешают, господин начальник.

— Вот и славно. Отправление через неделю. Возьмёте наш живой локомотив и вагон, который с кухней и двумя комнатами. Путь долгий.

— Так мы едем на толуольское кладбище? — не сдержала восторга Сурьма.

Господин начальник строго на неё глянул, сделал выжидательную паузу.

— О вас, госпожа диагност, речи нет. Пробуждающим поедет Литий.

— Что?! Как же так?! Это шутка такая?

— Я похож на шутника? — бровь господина начальника, отвечающая за замечания, шевельнулась.

— Но я же в четыре раза сильнее Лития! Он не сможет гнать паровоз весь день, ему придётся чаще восстанавливаться, и времени уйдёт в четыре раза больше! И потом — это же заказ для «Почтовых линий», и он может стать для меня…

— Госпожа диагност! — чуть повысил голос начальник. — Я бы предпочёл не обсуждать это при всей бригаде, но раз вы настаиваете… Даже с вашими талантами путь займёт не меньше двух недель. Как вы себе это представляете: юная незамужняя девушка наедине с посторонним мужчиной столько времени, большую часть которого вы проведёте среди безлюдных степей? Простите, но у меня в штате нет престарелых компаньонок для подобных случаев!

— Здесь я в первую очередь — пробуждающая, а не «юная незамужняя девушка»! — захлебнулась возмущением Сурьма.

— А я здесь в первую очередь — руководитель, принимающий решения и отвечающий за своих служащих, и спорить со мной не входит в ваши должностные инструкции! — строго сказал начальник и пошёл к выходу.

— Значит, вы должны отвечать не только за меня, — дерзко донеслось ему в спину, — но и за Висмута. Если вы можете за него поручиться, о чём тогда беспокоиться? А если нет — то что же он тогда здесь делает? Да и вообще — он мне в отцы годится, просто смешно о чём-то тут переживать!

В подсобке повисла вибрирующая, словно пьезоэлектрический резонатор, тишина. Замерли все: господин начальник — вполоборота, уставившись на Сурьму, Висмут — опустив глаза, остальные технеции, которые спешили покинуть помещение, чтобы не стать невольными свидетелями скандала — в дверях, склонив головы и украдкой бросая взгляды то на пробуждающую, то на начальника.

— Я, госпожа диагност, — тихо просвистел начальник, и Сурьме почудилось, что из