— Меня ждёт море работы, — Сурьма осеклась, заметив, как нахмурился Астат, — но ты, безусловно, ни на миг не покинешь мои мысли. Ведь чем бы ни была занята невеста, ничто не способно отвлечь её сердце от жениха, верно? — она улыбнулась.

«Во всяком случае, так говорит мами», — добавила про себя, пока довольный ответом Астат склонялся к её руке. Но в последний миг Сурьма выдернула пальцы из его ладони:

— Серьёзно? Я уезжаю на две недели, а ты на прощание целуешь мне руку?

Она шагнула к жениху так близко, что соприкоснулись мыски их ботинок.

— Но душа моя, вокруг же люди! — смешался Астат.

— А на дворе — не прошлый век, позволь заметить, — лукаво улыбнулась Сурьма, — и на венчании народу будет в разы больше! И все — знакомые! Там ты тоже руку мне целовать будешь?

Астат улыбнулся и, украдкой глянув по сторонам, поцеловал её требовательные губы. Сурьма опустила ресницы, готовая полностью отдаться поцелую, дабы не упустить ни малейшей искорки, ни её микроскопического отблеска в недрах своего размеренно бьющегося сердца… Но вместо долгожданного душевного трепета, сладостной истомы и прочих признаков любовной эйфории, возникающей в такие моменты у героинь сентиментальных книг, заметила чей-то силуэт, прошедший мимо них в ворота мастерских, и узнала в нём Висмута.

«Со мной и впрямь что-то не так, — раздосадованно подумала Сурьма, когда Астат выпустил её из своих вежливых объятий, — я чувствую только лишь паровозы, но не людей…»

***

Прежде чем пойти к господину начальнику за документами, Сурьма поднялась в вагон, чтобы оставить там свой чемодан. Вагон был ещё довоенный, старомодно устроенный. Большое пространство поделено на три помещения: две спальни и кухоньку. В каждой спальне — узкая кровать, кресло, угловой шкаф и маленький секретер на тонких ножках. Левое купе обычно закреплялось за машинистом, правое — за его помощником или пробуждающим.

Сурьма толкнула дверь в свою спальню и застыла на пороге, примороженная душераздирающим воплем. Ей показалось, что заорал сам вагон: сразу и не поверишь, что этот хриплый скрежет могло издавать живое существо. Ну разве что старый раненый птеродактиль, возможно… Но вопил человек. Посреди купе, над раскрытым чемоданом с его переворошенным бельевым нутром, стоял Празеодим, в кальсонах и пижамной рубашке.

— Какого хрена, милочка, вы вламываетесь в мои покои?! — старик выпятил тощую грудь колесом и по-генеральски упёр руки в бёдра. — Неужто ты подглядывала за мной, маленькая бесстыдница?!

Оторопь с Сурьмы смыла волна негодования, которой она захлебнулась, набирая в грудь побольше воздуха, чтобы возмутиться такими обвинениями. Поперхнулась, закашлялась.

— Папа! — раздражённо раздалось позади неё, и Сурьма не сразу узнала голос Висмута: в гневе он звучал иначе. — Что ты опять натворил? — Висмут протиснулся в купе мимо всё ещё стоящей на пороге Сурьмы, обронив что-то сквозь зубы в адрес старикашки.

Что — она не разобрала, но готова была поклясться: что-то очень крепкое.

— Что тебе опять от меня? — взвизгнул Празеодим, уворачиваясь и пряча руки: Висмут попытался ухватить его за локоть. — Это она тут охальничает, а не я! Я переодевался в пижаму, а она… она…

— Ты в её купе, папа, — взяв себя в руки, процедил Висмут.

— С чего бы это? — не поверил старик. — Там — твоё, значит это — моё.

— Ты должен находиться в моём купе, папа. Помнишь, мы уже говорили об этом. Миллион раз — и это только за сегодняшнее утро!

— Чёрта с два! Я требую отдельное помещение! — каркнул Празеодим в лицо Висмуту, а потом перевёл вмиг потеплевший взгляд на ошарашенно взирающую из дверей Сурьму. — Хотя с тобой, лапушка, готов поделиться. Ты тоненькая, мы вдвоём поместимся!

— Куда поместимся? — прошелестела Сурьма, явно не желая слышать ответ.

— Зови меня Оди, просто Оди, лапушка! — подмигнул ей Празеодим, блеснув хитрым глазом.

Представляясь, он на миг перестал вертеться, выпростал спрятанную за спину руку и прижал ладонь к груди. Висмут, воспользовавшись моментом, поймал его за локоть и поволок вон из комнаты. Празеодим запнулся за свой раскрытый чемодан, второй ногой вступил в переворошенные пижамы, тут же запутался в них — уже обеими — и едва не рухнул на Сурьму, но повис на Висмуте, вовремя им подхваченный.

— Я буду туточки, за стеночкой, — дед, стреноженный обвившимися вокруг лодыжек пижамными брюками, шаловливо поиграл бровями, — ты, лапушка, стукни кулачком трижды, если заскучаешь.

— Я тебе четырежды стукну, — пробухтел в ответ Висмут, тащивший Празеодима мимо вжавшейся в косяк Сурьмы на выход, — и уж не в стеночку.

Заперев отца в своём купе, он вернулся за чемоданом.

— Прости, пожалуйста, — извинился Висмут, — придётся терпеть его общество всю дорогу.

— Это твоё общество терпят, — скрипуче раздалось из-за тонкой стены, — а моим — наслаждаются! Правда, лапушка?

— Обещаю, он больше тебя не побеспокоит, — продолжил Висмут, не обращая внимания на реплику из соседнего купе, — но ты можешь отказаться от поездки, ещё не поздно, господин начальник отправит Лития.

— Ну уж нет! — Сурьма наконец отклеилась от косяка и прошла в купе, поставила свой чемодан рядом с кроватью. — Такая ерунда не сможет мне помешать, — хмыкнула она. — Его, верно, не с кем оставить?

— От нас ушла последняя сиделка, готовая его терпеть.

— Последняя во всём городе?

— Боюсь, что во всей стране, — невесело усмехнулся Висмут, подбирая разбросанные по полу пижамы.

— Просто кому-то нужно научиться прилично себя вести! — вновь донеслось из-за стены.

— Интересно, кому? — саркастично уточнил Висмут, с трудом застёгивая чемодан.

— Тому, кто переспал с моей женщиной, — ядовито начали в купе по соседству.

— Да осядь ты уже! — рявкнул Висмут, тряхнув чемоданом, и бросил тревожный взгляд на Сурьму, брови которой удивлённо поползли вверх.

— И был так неказист, что она сбежала! — не унимался Празеодим.

— Проклятье! — неслышно выдохнул Висмут и отвёл взгляд.

Только что застёгнутый чемодан в его руке щёлкнул замочком и изверг на пол скомканные, небрежно засунутые в него пижамы.

На пару секунд воцарилась трескучая, словно январский мороз, тишина.

— Помочь? — наконец выдавила пунцовая, из последних сил сохранявшая лицо Сурьма.

— Благодарю, не нужно, — Висмут наклонился, запихнул пижамный ком обратно и взял чемодан под мышку. — Не верь всему, что он болтает.

— Я понимаю, что это всё выдумки, — спешно кивнула Сурьма.

— Не всё! — запротестовали из-за стенки.

— Папа, чтоб тебя! — воскликнул Висмут, потеряв терпение.

Он резко развернулся и вышел в коридор, захлопнув за собой дверь купе. И тут же до него донеслись резкие всхлипы и сдавленное фырканье Сурьмы, будто она давилась неудержимым хохотом, крепко прижав обе ладони к губам. Из-за второй двери, за которой был заперт Празеодим, раздалось скрипучее злорадное подхихикиванье. Мужчина обречённо вздохнул и, закинув чемодан на кухню, пошёл на своё рабочее место.

Получив у