Низенькая мексиканка — мексиканка ли? — очищала столик для корпулентного чернокожего папаши в деловом костюме и его сынишки, тоже принаряженного — как надеялась Люси, не для того, чтобы утешить больную маму. Отец вынул мобильник и набрал номер. Мальчик старательно полил кетчупом жареную картошку — каждый кусок, сверху и снизу, с одного бока и с другого, — нарисовал кетчупом петлю, а уже потом приступил к гамбургеру. Отец закончил разговор, взял кусок картошки из тарелки сына и набрал другой номер.

Два молодых блондина переставили тарелки с подносов на столик и достали смартфоны.

Отец закончил второй звонок и спросил сына, хочет ли тот мороженое. Мальчик сказал нет, не хочет. Отец поискал номер в своем телефоне, нашел, набрал — звонок деловой, сдержанный смешок. Мальчик передумал. Он хочет. Когда он вернулся с мороженым — похоже на ванильное с шоколадом, — отец все еще говорил по телефону. В растаявшей коричневой жиже мальчик рисовал петли и негромко гудел, подражая самолету.

Люси помахала усталой молодой женщине из отделения неотложной помощи. Красный свитер на этот раз надет не шиворот-навыворот. Мэгги подошла с чашкой кофе и села, не отрывая от нее глаз.

— Мы снова здесь, — сказала она. — А вчера, когда мы забрали маму домой, она была в порядке. Так казалось.

Илка Вайс

Илка Вайс лежала на диване, задрав ноги. Она попросила дать ей одеяло. Малыш Дэвид нетерпеливо помог его подоткнуть — закрыл бабушке ноги.

— Ну, рассказывай дальше, — попросил он.

— Дай бабушке отдохнуть, — сказала Мэгги.

Но Илка продолжила:

— Так вот, когда царь Давид снова отправился воевать с филистимлянами…

Мэгги прервала ее:

— Мама, мы с Джеффом не говорим Дэвиду о войнах.

— Мама, — сказал Дэвид, — ты иди. И Стиви возьми. Стиви, прекрати.

Крошка Стиви только-только научился переворачивать страницы и упражнялся на Библии короля Якова, лежащей у бабушки на коленях.

— Все в порядке, я помню эту историю. Но пусть мама и Стиви останутся, потому что мы подходим к о-о-очень плохому месту.

— Ну рассказывай же, — сказал Дэвид.

— Царь Давид, — продолжала Илка, — был великий воин, воин из воинов, но он постарел. Устал царь Давид. Копье стало для него слишком тяжелым. — Бабушка показала, с каким трудом престарелый царь поднимал копье. — И доспехи тоже стали слишком тяжелы. Когда царь взбирался на холм, ему приходилось хвататься за кустики, потому что он был уже не так тверд на ногах. Он останавливался, чтобы отдышаться, смотрел, как его обгоняют молодые воины, и его била дрожь, так он им завидовал, ох как он им завидовал, прямо до дрожи. Не могу сказать, была ли это хиатальная грыжа, сердечный приступ или паническая атака, потому что у всех трех симптомы одинаковые…

— И… — подсказал Дэвид.

— И филистимлянин из рода великанов по имени Иесвий опоясался новым мечом. А его копье весило триста сиклей. — Бабушка слегка помахала над головой, как бы изображая тяжеленное копье. — И он уже собирался поразить царя Давида, когда… Стиви, если ты не оставишь короля Якова в покое, бабушка не сможет проверить имя этого парня, вот он, в семнадцатом стихе: Авесса. Авесса подошел и убил Иесвия[26].

— Ну мама!

— Прости, — сказала Илка. — И воины царя Давида сказали царю Давиду: «Ты становишься обузой. В следующий раз ты не пойдешь на войну, останешься дома». И вот началась следующая война… — Илка виновато взглянула на дочь, — и там был еще один великан. У него было по шесть пальцев на каждой руке и по шесть на каждой ноге — сколько это всего, ну-ка?

— Двадцать четыре.

— Молодец. И этот великан с двадцатью четырьмя пальцами стал насмехаться над царем Давидом и дразнить его.

— Почему? — возмутился малыш.

— Почему? В самом деле, почему? — сказала бабушка. — Может быть, потому, что царь Давид был старым? Или потому, что он был иудеем? Или просто потому, что он был в другой команде? Но тут подоспел племянник царя Давида, его звали Ионафан, и свалил этого насмешника, этого великана на землю. Вышиб из него дух[27].

— Им бы следовало попробовать договориться, — предположил малыш.

И он запомнил, что в знак одобрения мама его обняла, а бабушка поцеловала в темечко: они обе были против грубого насилия, и та, что моложе, верила, что из создавшегося положения можно было найти другой выход.

— Да, им следовало вступить в переговоры, — согласилась бабушка Илка, — без предварительных условий. И вот, — продолжала она, — царь Давид стал уже совсем старым и дряхлым, и ему принесли одеяло, и еще одно, и еще, но он никак не мог согреться.

— Это почему? — спросил Дэвид.

— Потому что был старым, — сказала бабушка Илка. — И его слуги сказали ему: «Мы пойдем и найдем красивую молодую девушку, чтобы она лежала с тобой».

— Зачем? — спросил малыш.

— Чтобы согреть его. Одеяла не помогали.

И они разослали людей по всей стране и нашли красивую молодую девушку. Ее звали Ависага Сунамитянка, и ее привели к царю[28].

— А она хотела идти? — спросил Дэвид.

— Очень трудный вопрос, — сказала бабушка.

— Мне всегда казалось, что это ужасно, — сказала мама.

— Так это и было ужасно! Хотя подождите. Ты знаешь, — обратилась она к Дэвиду, — что твоей маме пришлось срочно вести меня в неотложное отделение, а потом я лежала в больнице, а еще потом мне пришлось остаться в реабилитации, и вот твоя мама привезла меня домой, а вчера вечером мне снова пришлось отправляться туда, и твой папа через полчаса приезжает, чтобы забрать тебя и Стиви домой, а маме приходится остаться, чтобы за мной ухаживать? А может, Ависага и была из тех, кто заботится о людях, как твоя мама, потому что она добрая, а уж как такое возможно — огромная тайна для всех нас.

— Мама, прекрати, — оборвала ее Мэгги. — Я так поступаю, потому что хочу.

— И это, — сказала Илка, по-прежнему обращаясь к внуку, — еще одна тайна. Добрые люди не думают, что они добрые, если им нравится делать добро. Вот если бы они так поступали, стиснув зубы, то считали бы, что делают добро. Странно, правда?

Мальчик слушал напряженно и растерянно.

— Ависага, — продолжала рассказ бабушка, — была молода и красива, и она заботилась о царе Дэвиде.

— И согрела его.

— Нет.

— К трем утра нам пришлось вызвать «скорую», — сказала Мэгги. — Они нашли ей место в надзорной палате, и мама меня буквально выгнала оттуда. Хочет, чтобы я шла домой.