– Пойдемте, переоденетесь в машине, а то сейчас еще до раздевалки за вами пойдут.

Анна кивнула. Обернувшись полотенцем, она дошла с Олегом до машины. Он открыл дверцу, достал из бардачка сигареты и сказал ей:

– Я постою рядом, покурю, а вы переодевайтесь спокойно, я не буду смотреть, не волнуйтесь.

– Да, конечно, – ответила Анна.

Через пару минут, она вылезла из машины, складывая вещи в рюкзак.

– Спасибо, что довезли меня, – сказала она. – Была рада знакомству.

Он молча кивнул и протянул руку, чтобы открыть водительскую дверь, но замер и вновь посмотрел на Анну.

– Я бы все сейчас отдал, чтобы была жива она, а не он. И мне плевать, что его рождение может помочь найти лекарство, спасти других детей. Мне плевать на них всех, я просто хочу, чтобы Алина была жива.

Анна увидела, что в его глазах заблестели слезы и, протянув руку и коснулась его плеча, как когда-то делала, успокаивая Марию.

– Я не знаю, что сейчас могу сказать. Точнее сказать могу многое, но вам сейчас это вряд ли поможет.

– Спасибо вам, что провели этот день со мной, – тихо сказал он. – Мне, правда, как-то чуть легче было от этого. Но пора возвращаться домой, к моим призракам.

– До свидания, – ответила Анна и направилась к автобусной остановке.

В квартире было тихо и пусто после криков, которые только что раздавались в телефонной трубке. Кричала Маша. Олег так и не ответил на ее сообщения: ни на первое с выбором имени, ни на следующее, где она просила его перезвонить. Он не хотел с ней разговаривать, просто не мог. Но она не выдержала и позвонила сама. Олег только что вошел в квартиру и как раз переодевался, когда звук мобильного нарушил тишину. Маша начала с вопросов, ничего ли с ним не случилось, вроде как заботу проявила, но в голосе уже сквозили истеричные нотки. Он хорошо их знал: наслушался уже за совместную жизнь. Олег ответил, что отключил телефон и спал дома. Она сказала, что он врет, так как видела, что сообщение просмотрено. Олег искренне попытался сдержаться и не злиться на нее, просто ответил, что ему надо было побыть в тишине и подумать. Он безумно хотел закончить этот разговор. Но Маша опять сорвалась и начала кричать, рассказывала о том, как ей тяжело, как она переживает за сына и как ей нужна его поддержка. Она говорила, что ей звонят все родственники, а он даже не может ответить. Олег знал, что это ее задевало. Маша была очень тщеславна и эгоистична, хоть это и не бросалось в глаза. Для нее стать матерью такого малыша было выше предела мечтаний. Ведь она ничем, вообще ничем не выделялась из кучи таких же обычных женщин. Как же он ненавидел ее сейчас. Он знал, что не должен, но ненавидел. Олег молча слушал ее крики, пока она не перешла ту черту, которой касаться было нельзя. Пока она не заговорила об Алине. Маша рассказала про звонок этого бывшего священника, перед которым тут все на цыпочках ходили, когда он приезжал, и про его предсказание. Это был бред! Бред! Он так ей и сказал. А она ответила, что Алина была жертвой. Олег взорвался:

– Твоей! Она была твоей жертвой! Это ты ее убила! Ты! Ей нужна была мать! Ей нужна была твоя поддержка!

– Не смей меня оскорблять! Ты был с ней! Ты!

– Ты не любила ее! Ты и сейчас открещиваешься от нее! Она лишь жертва для рождения твоего долгожданного спасителя. Неужели ты сама не слышишь, что все это полная чушь?

– Ты просто не веришь!

– Да я и не хочу верить! Может, ты еще скажешь, что не от меня родила! Непорочное зачатие и все такое! Тест ДНК сделаем? Чтобы я тебя больше тут не видел!

– Да как ты смеешь!

Он бросил трубку. Через полминуты вновь раздался звонок. Он не ответил. Потом замигал ватсап. Нет, нет и нет. Он не хочет разговаривать. Не хочет. Он отключил звук на телефоне и зашел в комнату Алины. Здесь было очень пусто. Комната была небольшой: лишь стол с компьютером, где она делала уроки, шкаф и кровать. Раньше в углу еще стоял кукольный домик. Он сам его сделал, когда дочь была маленькой. Красивый, двухэтажный. А потом на каждый праздник они покупали к нему мебель, посуду, аксессуары. Был даже маленький холодильник с крошечными овощами размером меньше ногтя. Недавно он собрал все ее вещи и отвез в детский дом. И игрушки, и одежду, и даже заколки для волос. Ничего не оставил, ничего. Алина была очень доброй, ей бы понравилось, что ее вещи помогут кому-то. Сейчас комната напоминала жилую лишь заправленной постелью. Он еще думал, не выкинуть ли белье, но она на нем спала и пока в нем еще сохранился ее запах. Ее детский невинный запах. Он встал на колени, положил голову на покрывало с единорогами и заплакал. Рука оперлась на пол и утонула в ворсе белоснежного прикроватного коврика. Случайно он сдвинул его еще глубже под кровать и вдруг услышал какой-то звук, будто что-то твердое перекатилось по полу.

Олег нагнулся: коврик заходил под кровать примерно на полметра. Пригнув немного мягкий ворс, он увидел на противоположном краю небольшой бугорок, как будто коврик наткнулся на что-то твердое и чуть-чуть выгнулся вверх. Он потянул коврик на себя и вытащил из-под кровати. Что-то круглое укатилось еще глубже к стене. Олег лег на пол, но щель между полом и кроватью была слишком узкой, рука не проходила. Он сходил на кухню и взял швабру. Ee узким верхним концом он попытался выкатить предмет из-под кровати. С трудом, но ему удалось. В руке оказалась помада, яркого вишневого цвета. Ее помада. Он вспомнил, она была у нее на губах в тот день. Следы остались вокруг разбитых губ. Он не выдержал и разрыдался.

Через пару минут, успокоившись, он взял помаду и бросил ее в мусорное ведро. Так он прежде поступил и с другой ее косметикой. Олег не любил, когда дочь красилась, с косметикой она выглядела чересчур взрослой. Мусорное ведро было уже переполнено, но выходить на улицу не хотелось. Вместо этого он пошел в душ.

Потом был типичный вечер. Виски. Немного, завтра на работу, но иначе он не сможет. Бутерброды, приставка до двенадцати ночи, потом в постель. Сна нет, но надо попробовать лечь. Может быть, сегодня будет как-то по-другому, не как последнюю неделю, но нет. Все так же. Он в постели, выключен свет, он закрывает глаза и…

– Моя помада. Ты и ее выбросил?

Холод по спине. Его дочь сидит на подоконнике. Его мертвая дочь. Занавеска сдвинута, а тюль колышется. Из открытого окна дует легкий прохладный ветер, жара ночью наконец-то спала. Олег видит ее профиль, ее кудрявые волосы распущены, она в шортах и майке, в тех самых, в которых она тогда лежала. Он не видит, изувечено ее лицо или нет, не видит крови. Темно. Олег видит только силуэт. Он не включает свет, чтобы разглядеть лучше. Он пробовал в самый первый раз, когда она пришла. Это было в день похорон. Когда он включил свет, она исчезла. А на следующую ночь Алина сказала, чтобы свет он больше не зажигал, иначе она сбежит. Она не хочет, чтобы он видел ее такой.

– Я не люблю, когда ты пользуешься косметикой. Ты же знаешь, – ответил он.