Когда юноша выучил основные имена, Зэуран стал вынуждать его повторять раз за разом одни и те же фразы, снова и снова излагать полученную информацию в нужной последовательности. Пытка закончилась вместе с привалом, а до этого, во время отдыха и попыток ученика повторить выученное, он получил не меньше четырех подзатыльников. Не любящий верховую езду сын крестьянина был счастлив вернуться в седло, но и здесь ему не было покоя. Рыцарь продолжал терзать юношу, пока не упомянул бастарда Голдрэта и новое лицо – сира Саттона Настойчивого, которого также подозревал в помощи злодеям.

Упоминание рыцарей помутило рассудок леди, и она, закричав что было сил, упала вперед и крепко обняла шею лошади. Крик напугал нервную кобылу, купленную специально для Даффы, – больная женщина в последние дни вела себя очень тихо, достойно и совсем не отличалась от здоровой, если ее, конечно, не слушать и не позволять ей теряться. Копытная, чьи поводья были привязаны к седлу Тоба, чтобы в случае опасности они оба могли бежать, понеслась вперед. Судя по всему, лошадь ученика лекарей повиновалась настрою подруги, напугалась крика или не ожидала рывка – она попыталась сбросить всадника и помчаться в ту же сторону. Крестьянский сын и сам ойкнул, выпустил поводья, а после заверещал что было сил, так как не сумел упасть как положено и повис, застряв ногой в стремени. Он держался руками за седло и собственную конечность, чтобы не начать биться головой о землю. При каждом толчке, при каждом ударе копыт о песок проскальзывала мысль, что это будет последнее, что он услышит.

Зэуран что-то кричал, кажется, он мчался следом, но юноша ничего не разбирал. Он не видел ничего, кроме лошади, неба и кустов.

Каким-то чудом Тобу удалось удержаться за седло и, кажется, длинную гриву и без того нервного коня, подтянуться и высвободиться. Силы покинули его в тот же момент, как нога получила свободу, и он упал на землю с грацией мешка с зерном. Сын крестьянина успел открыть глаза и увидеть, как задние копыта приземлились рядом с его лицом. В глаза брызнули пыль и песок, и Тоб, хоть было уже поздно, вспомнил о словах рыцаря и закрыл голову руками. Кажется, его отвратительное падение, за которое он позже выслушает, что думает сир, прошло весьма удачно – все части тела слушались и болели в меру.

– Тоб! Тоб, ты жив? – Крестьянский отпрыск раздвинул руки, посмотрел вперед. Перед ним так же виднелись копыта, но шерсть выше них была уже другого окраса.

– Да! – ответил он, надеясь, что опасные ноги не станут приближаться. – Зэу, Даффа!

– Будь здесь! – крикнул ему мужчина откуда-то сверху, и копыта наконец сдвинулись в сторону от Тоба.

Напуганный юноша пробурчал невнятные слова согласия, которые рыцарь, скорее всего, не услышал, ускакав вслед за леди, и пролежал еще пару минут. Страх понемногу отступал, и Тоб осмелился сначала убрать руки от головы, а после и подняться. Когда он уперся ладонями в землю, то с трудом сдержался, чтобы не заплакать, – кожа на руках была ободрана во время падения, крестьянский отпрыск чувствовал боль, но еще больше – обиду.

Прилично досталось и ноге – новые штаны оказались порваны, от нескольких камушков, которые неудачно подвернулись на пути конечности, остались царапины и ссадина, из-за неудобного положения тела у теплой рубахи, красивой, с тесьмой – такой дорогой вещи у Тоба еще никогда не было, – порвался рукав. Обиженный несправедливостью мира и морщащийся, ученик лекарей все же, пока никого не было, быстро и тихо всплакнул. В голове Тоба вертелись мысли о том, что Зэуран учил его держать удар, что бы ни происходило, и все время высмеивал юношу, когда тот был готов сдаться, просил пощады на тренировках, обижался или боялся. Но в этот раз сдержать слезы не получилось.

Утерев щеки и заплаканные глаза грязными руками, от чего на лице остались серо-коричневые полосы, юноша осмотрелся. Он еще жалел себя и одежду, а когда ему захотелось пожаловаться на кару свыше и проклятие Богов, приведшие к такому результату, никого рядом по-прежнему не было. Рыцарь слишком долго, по мнению ученика лекарей, догонял Даффу и спасал ее.

Быть может, что-то случилось? Может, им нужна помощь?

Юноша поспешил в ту сторону, куда, скорее всего, унеслись глупые лошади. Он не видел, как они скакали, но иного пути, кроме поля, у животных не было. Не в землю же они провалились?

В порванный рукав задувал ветер, коленка болела при каждом сгибании и выпрямлении, руки неприятно зудели, если Тоб сжимал их в кулаки, а глаза юноши щипало.

О просьбе сира оставаться на месте ученик лекарей вспомнил, когда прошел уже треть поля. Спутников не было видно, ни лошадей, ни людей, ничего. Волнение лишь усиливалось с каждым шагом. Теплая одежда, большая часть украденных денег, посуда, припасы, карта – все это хранилось у сира и в седельных сумках. Немного монет, на случай опасности и нападения врагов, были вшиты в одежды леди Старскай и спрятаны в сапоге у Тоба, юноше на хранение досталась меньшая часть.

Если же теперь мужчина и женщина потеряются, сын крестьянина лишится всего – и друзей, и будущей награды, и обещанной должности, и, скорее всего, жизни, ведь самостоятельно выбраться к деревням и тем более к городу он не сумеет. Кроме того, он уже сбежал с острова и увел больных, а значит, те лекари и мудрецы из Цитадели не захотят иметь с ним ничего общего. А могут еще и обвинить во всяком, и… И отправить к палачам!

А что, если этот побег был заранее спланирован рыцарем? Заставить кричать Даффу он не мог, но мог знать, чем ее расстроить. Догадаться. Всякие сиры ее постоянно волновали, это понимал и Тоб, хоть, по словам рыцарей, он умом не отличался. А когда все так удачно сложилось, решил, что нечего больше, когда женщина привыкла к нему, водить с собой обузу-Тоба, и поспешил избавиться. Даже убивать не пришлось – уж Зэуран точно знал, что выжить в страшном лесу с бесконечными полями вокруг, где нет ни одной деревеньки, у неприспособленного глупого беглеца с острова шансов нет.

Юноша не умел охотиться, почти все его оружие, кроме ножа и пращи, было привязано к седлу, а попасть в кролика или птицу камнем так ловко, чтобы добыть себе пропитание… Нет, этого Тоб точно не сумеет. Также он плохо разводил костер, особенно если было сыро и влажно. Он не умел нормально потрошить зверье, не знал, как свежевать добычу, не умел коптить мясо так, чтобы хватило на следующие дни и ничего не пропало.

Ученик лекарей знал, какие шишки и ягоды можно есть, какие коренья и орехи полезны, а какие опасны, и вполне мог бы пережить день-два на подножном корме и диких фруктах – он ведь с самого детства вместе с соседскими приятелями объедал леса вокруг деревни, так как еды вечно не хватало. Даже учил этим премудростям рыцаря, но долго ли он смог бы протянуть в гордом одиночестве, когда стемнеет, похолодает и явятся дикие звери, голодные, свирепые и жаждущие сожрать на ужин сына крестьянина?

Почти безоружный, он не сумеет противостоять опасностям, которые подстерегают за каждым камнем и деревом. В том, что зверье пожелает отведать именно его плоти, у юноши не было никаких сомнений.

Крестьянский сын шел по полю, падал, обдирал ногу еще больше, вставал и снова шел. К тому моменту, как он поднялся на небольшой холм, располагавшийся почти в середине, солнце уже начало стремительно уходить за горизонт, свет едва проникал между стволов деревьев – на западе стоял густой лес. Становилось холоднее, и юноша думал, что вскоре наступят такие холода, что он замерзнет насмерть и к утру звери найдут его окоченевшее тело. А может, оно станет куском льда – там, где жил Тоб, снегов никогда не шло, но он слышал про них и жуткие морозы.