Уоллис понимает, что чувствуешь, когда творишь.

– У тебя бывает так, что появляется идея истории, или персонажа, или даже просто диалога, или еще чего, и неожиданно возникает ощущение, что весь мир стал ярче? Словно все открывается тебе и имеет смысл? – Говоря это, он смотрит на последнюю свою главу «Моря чудовищ». Мы сидим у теннисного корта позади учебного здания для средних классов. Листья кружатся на пустых кортах на холодном ветру. Я сказала маме, что заберу Салли и Черча после занятий, так что у меня есть предлог для того, чтобы пообщаться с Уоллисом. Мы сидим на разных концах одной скамейки лицом друг к другу.

– Я думаю, поэтому это называют озарением. Ты раскрываешься и впускаешь в себя свет.

Он поднимает глаза и улыбается:

– Да. Точно.

У него ямочки на щеках. Боже милостивый, ямочки. Мне хочется засунуть в них свои пальцы. Он кажется таким славным в свитере, и куртке, и вязаной шапочке со свисающими завязками и маленьким помпончиком на макушке. Мне не холодно, но я не против, если станет теплее.

– А ты пишешь что-нибудь свое? – спрашиваю я. – Кроме фанфиков?

– Иногда. Но, думаю, получается не так хорошо, как фанфики. С фанфиками проще. Это просто игра с чьими-то еще персонажами, и местом действия, и с темами. И мне не важно, хорошо ли у меня получается текст, потому что это весело и забавно. Но когда я пытаюсь писать что-то от себя, то испытываю… постоянное беспокойство. Я всегда не доволен. А ты когда-нибудь рисовала что-то кроме фанфиков к «Морю чудовищ»?

– Немного, – отвечаю я, и мы опять обмениваемся еле заметными улыбками. – «Море чудовищ» – единственное, что меня сейчас интересует.

– А можно посмотреть твои рисунки? К «Морю чудовищ». Я видел их тогда, но не разглядел.

Я читала его фанфики; и кажется несправедливым не показать ему некоторые из моих рисунков. Начало блокнота, который лежит у меня на коленях, придерживаемый руками, набито выпавшими из него набросками персонажей и мест, где происходит действие «Моря чудовищ». Это наброски новых идей для комикса, но Уоллис примет их за упражнения и подражание. Достаю некоторые из рисунков, удостоверившись, что они не являются набросками для страниц настоящего комикса, и протягиваю их ему.

Уоллису требуется на них много времени. Как и все, что он делает, он изучает их медленно и методично. Смотрит на страницу в целом, останавливает взгляд на отдельных местах; затем просовывает палец между двумя страницами, чтобы разделить их, кладет верхнюю страницу вниз стопки, выравнивает стопку, начинает рассматривать следующий рисунок.

– Я подумываю о том, чтобы выложить свой перевод комикса в прозу на форум, – говорит он. – Хочется узнать, что люди о нем подумают.

– Он им понравится. – Если он так поступит, все это будет не только моим, но может, оно и к лучшему. Может, я перестану чувствовать себя такой виноватой из-за того, что не раскрываю ему, кто я есть.

Он смотрит на меня.

– Ты тоже должна выложить все это онлайн. Твой стиль гораздо ближе к стилю ЛедиСозвездие, чем чей-либо еще. Это просто удивительно. – Он берет следующую страницу: – О, вау, вот это мне ужасно нравится.

Сажусь на колени, чтобы увидеть край рисунка. Это набросок Кайт Уотерс, который я сделала на уроках пару дней назад, потому что продолжала все время думать о Хеллоуине. На Кайт порванная форма альянса, испачканная в крови во время битвы, в руке она держит саблю.

– Можешь взять его, если хочешь, – говорю я.

– Ты уверена?

– Он мне больше не пригодится.

– Выложи его в Интернет.

Я сжимаю руки в кулаки, незаметные под рукавами.

– Не думаю, что это хорошая идея.

– Почему?

– Я не хочу. Буду нервничать.

– Это зря. Рисунки просто удивительные. Все будут в восторге.

Я мотаю головой. Он, разумеется, не знает, что нервничать я буду не из-за того, что они не понравятся, но кто-нибудь может понять, что рисунки Таящейся идентичны рисункам ЛедиСозвездие. Кроме того, картинки, что я ему показываю, я рисовала для себя. Это идеи, полуоформленные мысли. Они не отшлифованы и не готовы для мира, и я не хочу, чтобы их кто-то видел. Есть вероятность, что причина, по которой «Море чудовищ» пользуется большим успехом, заключается в том, что я ярая сторонница идеальных страниц. Содержание, линии, цвета, персонажи. Мои фанаты заслуживают лучшего из того, на что я способна. Есть тут, конечно, и другие моменты, но это главное.

– О'кей. – Он возвращает мне рисунки, оставляя себе тот, на котором есть Кайт Уотерс. Снова улыбается, глядя на него. – Спасибо тебе. Ты не возражаешь, если я покажу его Коулу, и Меган, и другим? Они никому ничего не скажут, если я попрошу их об этом, а он такой прикольный – я просто должен показать его кому-то, кто это поймет.

– Думаю, да. – Уоллис говорит, что они будут молчать, и я верю ему. Они же хорошие люди. Я это чувствую.

К зданию средней школы начинают подтягиваться автобусы. Уроки закончились.

– Мне пора вернуться к машине, чтобы братья могли найти меня.

– Я пойду с тобой.

Мы идем к машине, припаркованной у дальнего конца теннисных кортов.

– А тебя разве обычно не забирает сестра?

– Да, моя сводная сестра, – отвечает он. – Но у меня еще есть младшая сестра, которая ходит в эту школу, сводная сестра забирает и ее. Сегодня Брен сказала, что повезет нас вместе с Люси.

– Брен и Люси?

– Да, а твоих как зовут?

– Салли и Черч.

– А полностью?..

– Салливан и Черчилль. Эд Салливан, Уинстон Черчилль. Никогда не спрашивала родителей, почему они их так назвали, и не собираюсь спрашивать. Просто радуюсь тому, что у меня нормальное имя.

– Ха.

– Что?

– Никогда не спрашивал родителей, почему они назвали меня Уоллисом.

– Спроси, когда приедешь домой.

Он смотрит вниз и теребит свое ухо:

– Не могу.

– Почему?

Его голос становится тише:

– Отец и мама, они, э… ушли.

Ушли? То есть умерли? Или куда-то уехали? Я не знаю точно, что означает это слово, и у меня в желудке возникает какая-то странная пустота, напоминающая, что мне известно об Уоллисе гораздо меньше, чем я думала.

– О. – Мое лицо заливает жар. – Прости.

Он качает головой:

– Все о'кей. Моя семья немного странная. Приемные родители, одна сводная сестра, одна наполовину сестра. Хотя все они очень хорошие. Думаю, я больше не должен называть Ви приемной матерью; официально она была моей опекуншей. Но мне восемнадцать, так что, возможно, это не имеет значения…