— Возьми себе эту книгу. Грамотная ведь ты.

— По Псалтырю тятенька учил: аз, буки, веди, глагол… Только мне делов не хватало, при бабке книжку читать! Василек, почитай вслух, а я посижу барыней. Кто это такая?

— Это… А вот смотри, какая черная красавица.

— Васька, бесстыдник! Это кто такая голая? Волосы черные, нос как у вороны? Сейчас свекрови отнесу…

— Это цыганка. Черная красота! Самая жгучая!

Дуня откатилась на каблучках и снова подошла застенчиво.

— А ну, покажи еще.

Вася закрыл книгу. На обложке какое-то здание, перед ним высокие каменпые ворота без стен, вокруг деревья. Надпись: «Париж».

— Где ты взял?

— Генеральша подарила.

— Молоденькая?

— Совсем молоденькая. Да и генерал не старый. Им тут выслугу дают скорей, чем на старых местах. Тут не только нам, но и генералам есть выгода.

— Красивая она? Узнала, что ты грамотный?

— Да, мы говорили, и она сама спросила, откуда же я знаю. Велела денщику распаковать чемодан и подарила мне книжку. Читайте, мол.

— А ты? — ревниво спросила Дуня. — Надо было поклониться… И она черненькая?

— Да, как цыганка. Красивая!

— Ты думаешь, если как цыганка, так красивая?

— Конечно.

— А русые тебе не нравятся?

— Нет!

— Я черная или русая?

— Ты? Так себе. Вечером, когда вырядишься, ты черная. А днем вот, как сейчас, белая, как гусыня.

— Вот бог тебя накажет… Женишься на белобрысенькой.

— Нет, я на черной. Вас, русых, много.

— А черные как вороны. Тебе не пора жениться?

— Пора.

— А ты помнишь, как ты был еще мальцом и приехал к нам в Тамбовку, вы тогда, как герои, явились с Бердышовым, ходили по Горюну… А я уж была в невестах… Как вы нам все понравились! Иван такой удалый, веселый…

Васька покраснел до корней своих светло-русых волос.

— А Илья отбил меня у богатых женихов! Пень, а что удумал! Верно! А помнишь, Василек, я тебя еще целовала на вечерке, как малое дитятко… — И Дуня погладила его густые, мягкие волосы и заглянула в лицо.

Вася потому и краснел, что помнил. Он поднял на Дуняшу чистые, немного грустные глаза, словно просил не обижать.

— Я ведь знаю, ты не такой смирный… Слыхала, чего в городе натворил… А ты что нынче с Ильей не поехал? Дружба, а выдал товарища, а еще на прииск его зовешь! Если пойдете, и я с вами пойду…

— Становой поедет, телеграмма есть на станке. Илью он убить грозился за то, что еще те годы разнес… Я за него поеду!

— А красивый город! — сказала Дуня, рассматривая книгу.

— У них тепло, зимы не бывает.

— Дедушка мой, Спиридона Шишкина отец, воевал… Тятя мне на охоте рассказывал… Так понравилась?

— Даже очень! Вот эта как раз на нее походит!

— А Илья неграмотный у меня! Еще до барынь не добрался! А ты что, генеральшу голую, что ль, видел?

— Почему это?

— Да говоришь, что эта картина на нее походит!

— Лицом поди!

Васька засмеялся.

— Пора тебе жениться, чтобы на генеральш не засматривался. Кого выглядел, тихоня! У тебя все проезжающие, то генерал, то американец, то поп… Я думала, ты в попы готовишься!

— Я ей рассказывал, она удивлялась, что у нас американцы живут и что Бердышов был в Калифорнии…

— Как я ее не повидала! Сбегала бы за чем-нибудь на станок, молочка бы ей отнесла. Она, говорят, требовала молока.

— Нет, она везде просила сливок. Для кофе.

— А где взяла?

— А Татьяна на что!

— Ах ты, верно, она звала… А я в коровнике назьмы чистила… Будет у тебя жена… Черная, красивая, нос с горбинкой, как баба-яга. — Дуняша расхохоталась.

Вбежала Татьяна.

— Все! Отбатрачила!

— А где Федя?

— Федя мой спит в бане. Ему хоть бы что! Вот батю любит! Егор с Петрованом поехали к китайцу — к нашему брату Сашке Кузнецову, а не к купцам… А ты че с неженатыми парнями?

— Василечек! Дитятко! — Дуняша приласкалась щекой к Васяткиной щеке. — Он мне всегда люб… А смотри, какой он вырос… Встань!

— Что я, не знаю, што ль? Соколеночек мой! Племянничек! — об другую щеку потерлась Татьяна. — Грамотный, зараза! Что прочтет, сразу запомнит. Тебе бы, Васька, в город…

— Ну, молодки, я пошел, — поднялся Василий. — Сплетничайте тут.

— Постараемся!

— Спасибо, Василь Егорыч! — поклонилась Дуня.

— Уж простите нас, — в топ ей ответил Василий и тоже поклонился. — Ты там со своими все из-за яблоков с черемухой не разберешься? Наши, кроме палок да грибов с огурцами, ничего не видели.

— А редька? — отозвалась Татьяна. — Редька да капуста, чем не еда. Пермяки да тамбовцы, чем не беда…

Василий, надев шапку, в одной рубашке пошел домой.

* * *

— А что от тебя ханьшином пахнет? — спросила Дуня.

— Свои угощали на помочах! — ответила Таня.

— В пост-то!

— Мало ли! А помнишь когда-то, как в Тамбовке плясали великим постом? Васька все о чем-то думает, ты бы хоть его возмутила, свела бы с ума, — говорила ей Татьяна.

— Куда сводить?

— Туда!

— Грех!

— С Васькой-то грех!.. — Татьяна расхохоталась. — Я бы другой раз сама думаю… Кто это нас с тобой смущает?

— А я согрешила! — печально сказала Дуня, садясь на сундук и локтями упираясь в свои колени.

— Это с Васькой-то?

— Нет. С Ильюшей! — Дуня понурилась. — Первый раз в жизни пожелала ему плохого… Пообещала обидеть его. И не могу забыть.

— Какие пустяки! Какая ты барыня! «Эх, барыня угорела, много сахару поела!» — прошлась Таня с притопом и взвизгнула: — И-и-и-эх! Эх! — и развела рукой. — Гуляй! В своей-то избе! Сейчас моя орава нагрянет.

— Нет, это не пустяки, — ответила Дуня.

— Васька у нас не влюбился ли в генеральшу! — сказала Татьяна. — Какой-то он задумчивый. А ведь парень что надо. А ну как черноглазая присушила, зараза! Знала бы — сливок не носила ей.

Василий пришел домой. Егор вернулся только что от своего приемного сына из-за речки. Он велел Васе почистить ружье. Василий посмотрел в дуло. Там — черно.

«Сам ездил, стрелял, а меня не пускает», — с обидой подумал Василий. Ему хотелось размяться, сразиться с каким-нибудь зверем. Вдруг нарвешься! И подумать в тайге, чтобы никто не мешал.