В прошении о помиловании Александра Скудина подчеркивала, что, вопреки приговору, она не была «руководителем и организатором баптистской группы, ни в прошлом, ни в настоящем». «Религиозную агитацию среди своих единоверцев баптистов» она не считала

Радоваться жизни ни Анастасии Парановой, ни Александре Скудиной не довелось: 22 июля 1941 года Президиум Верховного Совета СССР отклонил их прошения о помиловании. 1 августа обе женщины были расстреляны.

Анастасия Паранова (1910 г. р.) до своего ареста 29 декабря 1936 года работала экономистом областного земельного управления в Саратове. Пятого июня 1937 года была приговорена Саратовским облсудом к 8 годам заключения в лагере за антисоветскую агитацию (не мог же советский суд приговорить за веру!). Каких-либо сведений об Александре Скудиной обнаружить не удалось. В базе данных о жертвах политических репрессий содержатся сведения лишь о первом осуждении Парановой, по которому она была реабилитирована 24 декабря 1957 года.

В первые дни войны аресты подозрительных, в том числе активных верующих, начались по всей стране, включая местности, находившиеся за тысячи километров от театра боевых действий. В Москве 22 июня (не позднее 7 часов утра!) по предписанию начальников управлений НКГБ и НКВД по Москве и Московской области были приготовлены списки на немедленный арест 1077 человек, в том числе троцкистов (78), бывших членов антисоветских политических партий (82), «сектантов-антивоенников» (91). К 17 часам того же дня «на основании имеющихся агентурно-следственных материалов» в Москве уже проводилось «изъятие активнодействующего контрреволюционного элемента». В порядке «изъятия» «контрреволюционного элемента из гор. Ленинграда» 25 августа 1941 года было намечено арестовать 27 «церковников, сектантов, католиков и клерикалов» и еще 38 выслать.

В целом динамика поступления дел по контрреволюционным преступлениям в верховные, краевые, областные и окружные суды союзных республик за 1941 год (без Украины, Белоруссии, прибалтийских республик и Молдавии, оккупированных противником) выглядела следующим образом:

Снижение поступления дел по контрреволюционным преступлениям в 4‐м квартале 1941‐го и в 1942 году в суды общей подсудности объясняется передачей с конца ноября 1941‐го значительной части таких дел в Особое совещание при НКВД и преобразованием ряда судов общей юрисдикции в военные трибуналы.

Резкий рост числа арестованных сразу после начала войны объяснялся вовсе не активизацией «контрреволюционеров». Арестовывали тех, кто находился на учете. Об этом ясно говорилось в отчете Молотовского областного суда о работе во второй половине 1941 года: «В мирное время были терпимы на свободе люди, в отношении которых имелись не совсем ясные материалы об их преступной деятельности. В военной же обстановке эти элементы на свободе терпимы быть не могут. Они были арестованы и преданы суду». Если в первом полугодии Молотовским облсудом приговоры выносились в среднем по 83,1 дела в месяц, то во втором — по 239,6. Кировский областной суд рапортовал о расстрелах участников Степановского мятежа в Нолинске в 1918 году, воров-рецидивистов, деятелей «православно-монархического подполья».

Волна репрессий, прокатившихся по стране во втором полугодии 1941-го — начале 1942 года, по ряду параметров напоминает «второе издание» Большого террора. Как и в 1937–1938 годах, репрессии носили превентивный характер и осуществлялись на всей территории страны, обрушившись на «подозрительных» не только в прифронтовых районах, но и на территориях за тысячи километров от театра боевых действий; объектами репрессий прежде всего стали определенные категории населения; наконец, период Большого террора напоминает крайняя жестокость приговоров. Если число осужденных судами РСФСР по 58‐й статье во втором полугодии 1941 года возросло в 1,4 раза по сравнению с первым, то число приговоренных к смертной казни — почти в 11,5 раза.