перенесенные из волшебных или авантюрных сказок. О том, что встречаются сказки, в которых отражен только сюжет об исцелении, а последующее повествование представляет собой чистейшую волшебную сказку, говорилось выше. Но и сказки, определенно построенные на былинных сюжетах, включают одни в большей, другие в меньшей мере сказочные элементы.

В упомянутой уже белорусской сказке из Гомельской области[185] последний подвиг Ильи Муромца — борьба его с двенадцатиглавым змеем. В одной из украинских сказок, зафиксированной еще в 1860-е годы,[186] тоже имеется эпизод победы над змеем, на этот раз тридцатиголовым, от которого Илья спасает плененную змеем красавицу. В той же сказке используются некоторые мотивы сказаний о Еруслане Лазаревиче: Илья разыскивает того, кто сильнее его, и ту, которая краше встретившейся ему девушки; он возвращает зрение родителям, ослепленным и брошенным в тюрьму; встречает исполинскую голову, из-под нее достает меч, которым можно убить богатыря-чародея. В одну коми сказку[187] включен еще подвиг Ильи Муромца — его бой с Полканом-богатырем, получеловеком-полуконем. После своего поражения Полкан, совсем как в сказании о Бове-королевиче, обещает быть верным слугой Ильи. Конь Ильи Муромца в этой сказке подобно сказочному Сивке-Бурке прибегает к Илье каждый раз по зову; «Сивка-Бурка, Косматушка, явись ко мне!». По-сказочному изображен конь и в одной белорусской сказке.[188] Сделав себе булаву и пику, Илюша вышел в чистое поле и крикнул по-молодецки, свистнул по-казацки: «Каб мой конь сычас тут быў!». Конь прибегает — «бяжыць, земля дрыжыць». Спрашивает: «Чаго, Илюшка, жалаеш?».

Сказочные элементы порой совершенно преобразуют привычные эпические образы. В финской сказке из деревни Ниталати близ Олонца[189] Илья Муромец — это ожившая, вырезанная мужем и женой из ольхи детская фигурка. Дитя живое, но без рук, без ног и не говорит. В отсутствие родителей некий старик исцеляет дитя и дарует ему силу. В одной белорусской сказке находим изображение Прожора (Идолища) в виде Вия — от жира у него глаза заплыли и заросли брови, которые ему подымают вилками.[190]

Но в наибольшей степени воздействие сказки на повествование о богатырях русского эпоса проявляется во внесении новых эпизодов, расширяющих круг приключений и подвигов героя. Выше отмечено прикрепление к Илье Муромцу в белорусском и украинском фольклоре темы змееборчества. В эстонской сказке из дер. Воронковой Сатсериннаской волости (запись 1934 года) Илья Муромец по дороге к Соловью-разбойнику встречает одного за другим трех чертей — одноглавого, двуглавого и трехглавого, кнутом сбивает их головы и прячет под большой камень.[191] В эвенкийской сказке, записанной в 1960 году в Иркутской области[192] и отразившей сюжеты былин об исцелении и о встрече Ильи со Святогором, за рассказом о смерти Святогора следует, как и в латышской сказке из собрания Трейланда, сюжет волшебной сказки о трех царствах: Илья Муромец встречается с двумя другими богатырями (один из них Алексей, сын попа), борется с неизвестным стариком (сказочный мужичок с ноготок, борода с локоть), освобождает девушек из медного, серебряного и золотого домов, затем, предательски оставленный спутниками под землей, спасается при помощи орла (используется известный эпизод кормления в пути орла кусками мяса со своей ноги) и женится на одной из спасенных девушек.

Примеры включения сказочных эпизодов и мотивов в сказки, построенные на былинных сюжетах, можно значительно умножить.

Сами сюжеты и отдельные эпизоды былинного эпоса пересказаны по-разному: то довольно близко по содержанию к былинам, более традиционно, то в сильно измененном виде, со многими своеобразными и необычными в былинном эпосе деталями.

Интересны в этих случаях постоянные переклички с русскими сказками. Например, в одной карельской сказке, записанной в 1939 году в Пряжинском районе,[193] чудесное исцеление через питье воды, кваса, браги, пива, поднесенных Илье прохожими, заменено целебным действием принесенных стариком капель. Приведу этот эпизод.

«Берет старичок из портфеля бутылочку, подаст капли пить и говорит: „На, возьми, выпей!“. Парень выпил. „Как себя чувствуешь?“ — спрашивает старик. „А ровно как потяжелел“, — отвечает парень. „Еще ли, сынок, второй раз надо?“ — „Дал бы ты, дяденька, так очень хорошо стало бы“. Взял он и второй раз дал пить капли. На второй раз парень выпил, встал на пол, ходит по нему, даже половицы на полу гнутся. Вот хорошо, старик и спрашивает: „Надо ли еще третий раз?“ — „А дал бы ты, дяденька, так еще лучше стало бы“».

В другой карельской сказке[194] три странника, зайдя в избу, садятся за стол, вытаскивают из котомки бутылку и рюмку и дают сидню, тоже трижды, выпить. И в эстонской сказке[195] старик дает Илье Муровичу принесенного с собой вина, «от которого можно стать здоровым». В эвенкийской сказке прохожий старик тоже поит Илью из какой-то «бутылочки», при этом Илья получает сперва силу чрезмерную, а затем от последнего глотка она уменьшается.

В русских сказках И. К. Лопинцева из Кандалакши и сибирского сказочника Е. И. Сороковикова (Магая) странники тоже исцеляют Илью-сидня каким-то чудесным лекарством, одновременно наделяющим Илью и богатырской силой.[196]

Во всех этих случаях ясно стремление более реалистически истолковать эпизод исцеления.

В ряде русских сказок встречается эпизод врубания Ильей топоров в дерево во время корчевания (помочане не могут затем этих топоров вытащить),[197] точно такой же эпизод находим в сказках удмуртской и финской.[198] В той же удмуртской сказке и в другой финской[199] эпизод смерти богатыря в гробу перенесен со Святогора на Илью Муромца — это же находим, как было указано, и в некоторых русских сказках.[200] В иноязычных сказках подобно русским иногда происходит смешение Ильи Муромца с Ильей-пророком, что придает сказкам легендарный характер. То Илья, после ряда подвигов возвратившись к родителям, умирает, становится святым и заведует грозовой тучей;[201] то рассказывается, что Илья получил дар провидения, и бог его взял на небо «с телесами»;[202] то с самого начала Илья назван Ильей-пророком, а в конце сказки говорится, что он взят живым на небо за то, что освободил из расщелины в горе человека, который находился в ней более 300 лет.[203]

Такие переклички иноязычных сказок с русскими в необычных для былинного эпоса мотивах говорят о том, что сказки об Илье Муромце других народностей возникали порой не под непосредственным влиянием былин, а под воздействием уже сложившихся русских сказок и легенд.

3

Рассмотрим особенности построения отдельных частей сказок и отклонения их от эпической традиции в передаче былинных эпизодов.