— Ждать стражу? — спросил секретарь.

— Обойдемся сами, — сказал я, легко соскакивая без ступеньки-подножки. — Ведь ему нужен блюститель, он и явился.

Конечно, это не мое дело. Нет, отчасти мое — я был обязан предвидеть все варианты. А еще… Бывает же у взрослых людей мальчишеское желание залезть на дерево. Вот и я решил понять, зря ли трачу часы в фехтовальном зале.

* * * * *

Издали негодяй и его жертва напоминали танцевальную пару, застывшую в странной позе у стены главного цеха. Полукольцо зрителей держалось на расстоянии. Свинцовник, даже ручной, — не нож, он поразит и за шаг, и за десять.

— О, сегодня день желаний, — раздался безумный смех, — министр прибыл сразу. Оставь шпагу и медленно иди ко мне.

Я так и сделал. Уже издали прочел в глазах негодяя его замысел: он не собирался ничего мне рассказывать. А просто планировал взять в заложники вместо малоизвестной дамы и требовать чего-то существенного. Ковер-самолет для отправки за границу? Мы их не ткем, скажу как начальник всех мануфактур.

Я успел перевести смех в гримасу и медленно направился к застывшей парочке. По дороге вспоминал обманное актерско-боевое искусство «тот-не-тот». Конечно же, я жалкий старик, который плетется, глядя под ноги. Конечно же, я мухи не обижу, потому что муху сперва надо поймать. Конечно же, я самый несчастный и безопасный из пятидесяти человек в этом зале…

Долго такой образ поддерживать трудно, но и идти — полминуты.

— Вот и хорошо, — услышал я рядом почти змеиное шипение, — а теперь…

— Игра окончилась! — гаркнул я в прыжке, не уступавшем скачку любого катланка.

Негодяй взвыл от боли — похоже, я сломал ему кисть руки, когда выворачивал. Но пальцы сделали свое дело. И пусть ствол был перенацелен на стену, меня не только оглушило выстрелом, я еще и почувствовал боль.

Воющего мерзавца оттащили, а я озабоченно потрогал камзол и понял, что он дыряв, а пальцы стали влажными.

АЛИНА

— Эт правильно малец сказал, с пустошей выдачи нет, — посмеиваясь, изрек дядюшка Луи, подбрасывая ветки в маленький костерок, прячущийся в специальной ямке. — Мы, лепесточники, тысячу лет своим умом живем. Нам все едино: королевство, республика. Господа там, братья-товарищи. Маги, не маги… нам никто не нужен и мы никому не нужны. А потому никто нам и не указ.

Похлебка в мятом, но тщательно оттертом от копоти котелке вкусно булькала, еле заметные отсветы костра играли на пушистых волосах наших леших, опять устроившихся рядом друг с другом. Они, когда на что-то отвлекались и начинали действовать машинально, всегда почему-то оказывались так близко друг от друга, как только возможно.

— Так уж и никому? — Я проследила, чтобы Нико как следует укутал босые ноги в принесенное тетушкой Франсуазой лоскутное одеяло, и снова стала смотреть на огонь. Мысли текли медленно, но на удивление ясно и четко. — А отвар из почек?

— А отвар всем нужен, — хмыкнул Луи. — И сейчас еще поболее, чем раньше. Вот потому нас братья-товарищи и не трогают, хотя и обзывают… — Он наморщил лоб, припоминая, щелкнул пальцами и посмотрел на Франсуазу.

— Пережитки экспла…татарской мифологии, — по-совиному ухмыльнулась тетушка, поправив на плечах лохматую шаль. — Это самое дурное и грязное ругательство, какое я слышала. А я слышала их немало, прошлая пустошь была рядом с большим портовым городом, погонщики и грузчики пошуметь любители, на три лье вокруг уши не уберечь от их матершины.

— Вот, — назидательно поднял палец дядюшка Луи и ухмыльнулся. — Пережитки мы. Оно, конечно, при желании можно нагнать к пустоши отряд хорошо надышанных свежими цветами гвардейцев да прочесать весь почечник от границы до границы. Только кому это надо? Столько затрат ради кучки бродяг, с которых ни пользы, ни прибытка вдали от пустошей не добиться. А потом, кто почки им собирать будет? Нормальным-то людям, чтоб до середины рощи дойти, два-три цветка вдышать надо. И то обратно едва выползут, какой уж тут сбор. Особенно ежели учесть, что самые спелые почки растут у внутренней границы, у самой проклятой земли.

— Так что живи и ни о чем не беспокойся. — Тетушка Франсуаза сноровисто сняла котелок с похлебкой с огня, пристроила его на плоский камень и полезла под полог за деревянными ложками. Тарелок у лепесточников не водилось, все ели из одной посудины. — Мы тебя не гоним, а уж мальца твоего и подавно. Все знают, что лепесточники детей не обижают. Выводят заблудившихся к родителям. Ну, а твой-то и так при тебе, хоть и не родной. Хороший пацан, и дыхалка у вас обоих самая для нас подходящая. Оставайтесь.

Я тихонько вздохнула. Куда ж мы денемся? Во всяком случае, первое время. Потом-то я очень даже рассчитываю деться туда, откуда пришла. Домой хочу, в привычную, спокойную, — вот уж когда оценила весь свой «стресс» от общения с поставщиками, работниками и покупателями! — уютную и очень комфортную жизнь. Теплый туалет хочу, горячий душ, холодильник с едой. Интернет! Пиццу! Полцарства отдам за пиццу, которую никогда не любила и заказывала только для гостей.

Но на границе проклятых земель, бывших королевских цветников, об удобствах приходилось только мечтать. И обходиться малым. Да ладно бы я сама. Так ведь ребенок! Каким бы разумным и послушным ни был мальчишка, он все равно оставался мальчишкой.

И уже на третий день, вернувшись со сбора почек, я обнаружила его под кустом испуганного и в крови. Глянула на пропоротую сучком ногу и в ужасе подхватила мелкого на руки. К врачу! Немедленно! Только вот где его искать?

Как назло, Луи и Франсуаза с утра ушли налаживать контакты с еще одним приемщиком почек. Луи сказал, что сдавать одному привычному сразу много не стоит, тот начнет спрашивать и болтать, это может привлечь к нашему краю пустоши лишнее недоброжелательное внимание. А чтобы связаться с другим приемщиком, сначала надо договориться со своим братом-лепесточником, который сдает ему почки со своего участка. Короче говоря, процедура сложная, требует переговоров, торговли и тонкой дипломатии. И подарков.

В качестве подарка подошла моя резинка для волос с пучком пластмассовых разноцветных бусинок в перламутровом покрытии. Тетушка Франсуаза долго цокала языком, любовалась дешевой китайской безделушкой, вздыхала, а потом решительно раздербанила завязку, на которой держались бусинки, и стащила с нее половину красивостей. Добытые блестяшки она завернула в тряпочку и припрятала «про запас». Мало ли, еще с кем придется договариваться и нести дипломатический дар.

Пучок на резинке похудел, зато стал сильнее звенеть и щелкать при тряске. Удовлетворенные лепесточники ушли, сказав, что вернутся к вечеру. А мы с Нико остались варить нехитрую похлебку и собирать почки с самых ближних кустов.

И по закону подлости ребенок сразу покалечился.

Конечно, пропоротую ступню я ему сразу промыла, даже залила каким-то не слишком ароматным, но достаточно крепким пойлом из заначки дядюшки Луи. Малыш пищал и вскрикивал, но не отбивался, и то хлеб. Самое же неприятное, по моему дилетантскому предположению, обломок окаянной деревяшки застрял в ноге. Я его даже нащупала. Но вытаскивать не решалась.