Монсон стиснул зубы.

– Мы знаем, что вас уже допрашивали, – сказал Буре. – Но сейчас вопросы задаем мы. Вы были в доме Харальда Аронсона пятого октября прошлого года?

Роот поднял бровь, разыгрывая покорность.

– Ну да, был. Мы поругались. Эти черти выкупили Северный лес и без предупреждения аннулировали мою охотничью аренду. Заявили, что письменного договора нет, и не позволили мне охотиться даже для личных нужд, хотя я живу на краю леса. Дед когда-то был егерем в поместье. Мой отец имел право охотиться в лесу, а после него – я. Нам и не нужен был никакой договор. Мы по полгода живем благодаря лесу. Из леса я приношу еду своей семье, так что можете представить, как я, мать его, обозлился!

– Обозлились настолько, что той же ночью всадили пулю в машину Аронсона? – уточнил Буре.

Роот скрестил руки на груди и самоуверенно ухмыльнулся.

– Все уже расследовали. Пуля была не из моего оружия. Спросите вон Монсона, его люди постреляли из всех моих винтовок. Ни одна не соответствовала пуле. Дело же закрыто?

– Это правда, – буркнул Монсон, не успев сдержаться. Он знал, что подумали городские, увидел по их минам. Бестолковая деревенщина.

– Машина стояла во дворе, – сказал Буре, – выстрел произведен с близкого расстояния и с использованием глушителя. Оружие браконьеров.

Улыбка Роота стала шире, глаза сверкнули.

– Насчет этого я не в курсе.

– Значит, вы не браконьерствуете в Северном лесу? Вы и ваш приятель-моряк Челль-Оке Ульсон. По прозвищу Сейлор.

– Вы, горожане, не понимаете, как у нас здесь заведено. – Роот театрально вздохнул.

Оба городских промолчали. Роот перегнулся через стол.

– Значит так. Харальд злится, что я на своей стороне Северного леса стреляю оленей, которых он задумал продавать датским охотникам за трофеями. Я, мать его, охочусь в своих полях где хочу, и в первую очередь – на зверей, которые травят мои посевы! На чьей земле дичь убита, тому она и принадлежит. Все знают, что я прав, но никто и пикнуть не смеет, потому что местные трусы боятся поссориться с Аронсоном.

Роот откинулся на спинку стула.

– А вот я его не боюсь. Пусть убирается ко всем чертям. Хрен его знает, может, он сам пальнул в свое лобовое стекло и свалил на меня, чтобы дать Монсону возможность порыться у меня в доме и в оружейном шкафу. Аронсон же надеялся, что я держу дома незарегистрированные винтовки и меня лишат и оружия, и лицензии. Это решило бы его проблемы. Но я не такой дурак. Присмотритесь-ка лучше к Аронсону. В закромах у этой семейки полно такого, что давно пора вытащить на свет божий.

Роот снова ухмыльнулся и закинул ногу на ногу. Монсон заметил, как Борг, сидевший у стены, выпрямился. Он почти физически ощутил его злость. И разделял ее. Буре, напротив, сохранял спокойствие – кажется, он решил, что самое время сменить тему.

– Вы не участвовали в поисках Билли Нильсона. Почему?

– Мне есть чем заняться. Урожай надо собирать.

– Где вы были в тот вечер, когда он пропал?

– На этот вопрос я тоже уже отвечал, и не один раз. Наверное, в лесу или где-то на своем участке.

– Кто-то может это подтвердить?

Роот покачал головой.

– Разве что собаки. Попробуйте их допросить.

Еще одна ухмылка, но Буре не дал себя спровоцировать.

– Несколько свидетелей показали, что видели вашу машину неподалеку от места, где пропал мальчик. Что вы там делали?

Роот снова пожал плечами.

– Я не знал, что разъезжать по краям, в которых живешь, запрещено. У меня было дело в тех местах, а еще стало любопытно, чем же таким занимается полиция, что все никак не может найти парнишку.

Монсон снова стиснул зубы, сжал кулак за спиной.

– Ага. Мальчик. Билли Нильсон. Вы и им тоже интересовались?

Борг встал, шагнул в центр кабинета.

– В смысле? – Роот повернулся к Боргу, явно насторожившись.

– Вы когда-нибудь разговаривали с Билли Нильсоном?

– Никогда.

– Никогда? У вас у самого сын того же возраста. И вы никогда не встречали в поселке ни Билли, ни его брата или сестру, не перебрасывались с ними словцом-другим? Вы уверены?

– Да. Детьми занимается Нилла. Сам я видел парнишку только издали, но знал, конечно, кто он такой.

Борг и Буре переглянулись. Вот оно, подумал Монсон.

– У нас есть надежный свидетель, который видел вас с Билли Нильсоном за день до его исчезновения, – сказал Борг.

Роот на миг изменился в лице. Именно на миг – Монсон потом даже спрашивал себя, не померещилось ли ему. Но пару секунд в той душной комнате он был уверен: Роот испугался.

– Вранье.

Борг и Буре снова переглянулись, и Монсон понял, что это значит. Они уличили Роота во лжи. А где одна ложь, там и другая.

– Вечером, в начале шестого, ты разговаривал с Билли на автозаправке, пока его мать расплачивалась, – сказал Буре. – Он сидел в машине, вы разговаривали через опущенное окно. Свидетель утверждает, что ты будто бы держался за ручку двери и пытался уговорить Билли выйти из машины. И что, не появись мать, тебе удалось бы выманить его.

Несколько секунд Роот сидел молча. Глумливая улыбка исчезла. Рот сжался в белую черту. Монсон задержал дыхание. – Я хочу поговорить с адвокатом, – объявил Роот после молчания. Голос его звучал устало, почти обреченно.

Оба следователя потом ходили, опьяненные победой. Они хлопали друг друга по спине, обменивались рукопожатиями. Их тон сделался дружелюбнее. Более товарищеским. Сам Монсон был так взволнован случившимся, что никак не мог привести мысли в порядок.

Пока Борг звонил дежурному прокурору, Буре разливал из фляжки датскую настойку. Атмосфера в кабинете сделалась расслабленной, хотя Монсон лишь силком заставлял себя разделять радость этих двоих. Он думал о жестких глазах Роота, о его длинных крепких пальцах. О маленьком Билли Нильсоне. Приправленный специями спирт обжег глотку, распространился теплом в груди, попал в кровь.

До Монсона долетали обрывки разговора Борга с прокурором.

Последнее было ложью. Буре успел уже отпереть машину ключами, забранными у Роота, и действительно установил, что ржаво-красный «амазон-комби» с затемненным задним стеклом был, скорее всего, недавно вымыт, однако при более внимательном осмотре в багажнике обнаружились предположительные следы крови.