Буре продолжал убеждать прокурора: Роот лжет во время допроса, ранее он был осужден за насильственные преступления. И – гвоздь в крышку гроба: У него нет алиби на ночь убийства.

Ночь убийства, вот как они теперь заговорили. Вечер, когда пропал Билли Нильсон. Вечер, когда мальчика убили.

Рубашка прилипла к спине. Монсону стало трудно дышать, пришлось ослабить форменный галстук и расстегнуть верхнюю пуговицу. Борг положил трубку, широко улыбнулся и поднял большой палец.

– Ну все, Роот арестован. Решение об обыске его машины, дома, хозяйственных построек и прилегающей территории имеется, так что звоните специалистам. Два, максимум три дня – и мы обнаружим место, где он закопал мальчика.

Буре подлил всем наливки, и они опять выпили друг за друга. Снова жар спирта. Монсон кашлянул, громко рыгнул.

Борг похлопал его по спине. Значит, Монсона приняли в компанию. Он теперь один из тех, кто распутал дело. На Монсона вдруг волной нахлынуло облегчение. Напряжение, давившее грудь, отпустило, и пару секунд он был близок к тому, чтобы разрыдаться.

Ей снился скрип дверки гардероба в ее комнате, той, что через несколько лет стала комнатой Билли. Дверка медленно открывается. Когти с сухим звуком царапают пол. Носы нюхают воздух: где малыш?

Она натягивает одеяло на голову, кричит, пока не кончается воздух, голова кружится: не хватает кислорода. Кто-то стаскивает с нее одеяло. Это мама. Дверца гардероба закрыта, на короткий миг все становится хорошо. Она бросается в мамины объятия, утыкается носом в мамину шею, обнимает, насколько хватает силы детских ручек. Но тут она замечает седые пряди в длинных русых волосах, встречает отсутствующий взгляд и чувствует запах лекарств, сигаретного дыма и больницы. Это мама после исчезновения Билли.

Мама ничего не говорит. В ее снах она почти всегда молчит. Только гладит ее по щеке и смотрит на нее взглядом, выражающим одновременно разочарование и печаль. Словно это Вероника предала мать, заставила ее скорбеть, а не наоборот. Слова обжигают горло, но, как всегда, выходят наружу, лишь когда сон начинает рассеиваться.

Я старалась изо всех сил. Я искала его везде, но не нашла.

Я не виновата.

Я люблю тебя.

И последнее – вопрос. Вопрос, который задают себе все участники ее группы.

Почему?

Когда Вероника проснулась, в машине стояла жара, как в печке. Чтобы избавиться от запаха разогретого пластика, она опустила окошко еще на несколько сантиметров, но снаружи было почти безветренно – такое уж выдалось лето. Воздух дрожал над асфальтом, а по ту сторону улицы, у фасада серой коробки – Общественного центра – высились бурые сорняки. Была пятница, время близилось к пяти часам, и все же до сумерек, когда жара хоть немного спадет, оставалось еще долго. Вероника поерзала, стараясь стряхнуть остатки сна. Дремота длилась всего несколько минут, но одежда успела приклеиться к сиденью.

Вероника припомнила сон. Слегка улыбнулась. Зачем вообще дядя Харальд рассказывал эти страшные сказки? Какое удовольствие получал он от того, что пугал маленьких детей? Интересно, рассказывал ли он те же сказки Билли, когда они с Маттиасом выросли из них. Рассказывает ли он их собственному сыну теперь, когда на старости лет стал отцом.

Может, Тимоти тоже просыпается в слезах и мама утешает его.

Она потянулась за бутылкой, зажатой между сиденьями, глотнула тепловатой воды и увидела, как участники пятничной группы один за другим появляются у дверей. Эльса с жемчужинами печали, Миа с умершим мужем и пенсионер Стуре с зачесом. Блондин, называвший себя Исаком, пока не показался.

Последние дни стали пыткой. Чем только Вероника не занималась, чтобы убить время! Кино, пробежки, телевизор; спортзал она посещала так усердно, что теперь у нее ныли мышцы. И все-таки она не удержалась и приехала.

Вероника продолжала ждать, попивая воду мелкими глотками, чтобы не захотеть в туалет и не прервать наружное наблюдение. Пей, потому что жажда, а не потому что скучно. Леон всегда так говорил, когда они выбирались куда-нибудь вместе. Даларна, Вермланд. Страна Стекла в Смоланде. Леон любил водить машину. Или любит водить машину. Он же все-таки не умер, просто вне пределов досягаемости. Недостижим.

Сама она равнодушна к автомобилям. Ее древнему маленькому «гольфу» десять лет, она уже привыкла вариться в нем, если вовремя не зальет воду в радиатор.

Без двух минут пять Вероника услышала треск мотоцикла и повернула зеркало заднего вида. Несколько секунд она сидела как на иголках, потом опустила окно пониже, пытаясь расслышать, куда он направляется. Но звук потонул в шуме транспорта, а на улице перед Центром мотоцикл так и не появился.

Пять часов, десять минут шестого, четверть шестого – к этому времени как минимум двое участников уже успели рассказать свои истории. Блондина все еще не было. Ее питьевая тактика не сработала, и игнорировать мочевой пузырь стало невозможно. В двадцать минут шестого Вероника завела машину и поехала домой. По дороге она поглядывала в зеркало заднего вида куда чаще, чем требовалось.

Ей повезло – место для парковки нашлось прямо за углом дома. Она бросилась вверх по лестнице, ворвалась в квартиру и вовремя успела стянуть брюки и трусы. Даже не закрыв за собой дверь, она упала на унитаз; запах мочи распространился по маленькой ванной. Блондин так и не объявился. Она так и не увидела, какие сигареты он курит, не записала номер его мотоцикла и не смогла проследить его до дома. А следующая сессия только в понедельник. Выдержит ли она так долго?

Будет ли у нее вообще работа после выходных? Даст ли долговязый Бенгт убедить себя?

Внезапный звук в глубине квартиры заставил Веронику вздрогнуть. Слабое постукивание, будто дождь по наружному подоконнику.

Она задержала дыхание. Звук повторился, Вероника услышала его отчетливее. Там кто-то был. Человек или животное. Ей показалось – она узнала это пощелкиванье. Вероника слышала его в своих страшных снах. Когти, которые царапают пол.

Вероника вскочила, натянула штаны и схватилась за ручку. Со стуком захлопнула дверь, задвинула защелку. Сердце едва не выскакивало из груди, перед глазами плясали черные точки. Она привалилась спиной к стене и съехала на пол ванной. Заставила себя дышать глубоко, медленно. Пол мелко подрагивал; за дверью кто-то ходил. Ближе, еще ближе. Веронике захотелось выключить свет, ведь у нее не было одеяла, которое можно натянуть на голову, но она сообразила, что в темноте и в замкнутом пространстве ей станет еще страшнее.

Окон в ванной не было. Единственный путь к бегству лежал через дверь, потом три метра прихожей – и ты у входной двери, за которой свобода.

Осторожные шаги остановились возле ванной. Вероника нагнулась, пытаясь заглянуть в щель под дверью. Различила темное на полу. Тень того, кто стоит за дверью.