— Вот вернется капитан, и ты увидишь нечто прекрасное, — говорит мне Кай.

— В чудовищах нет ничего прекрасного, — бормочет Мадрид.

— Разве не прекрасно наблюдать за их смертью? — Кай многозначительно смотрит в мою сторону. — Вот что случается с нашими врагами.

— Не пропусти сигнал капитана, — насмешливо напоминает ему Мадрид.

— Он же тебя просил!

Она улыбается:

— И формально, дорогой, я выше тебя по званию.

Кай чешет нос средним пальцем, что, похоже, не самый лестный жест, ибо Мадрид возмущенно открывает рот и бьет его в плечо. Кай легко уклоняется и, перехватив ее руку, подтягивает Мадрид к себе. А едва она собирается что-то сказать, он прижимается губами к ее губам, срывая поцелуй. Будто вор, крадущий мгновение жизни. Я уже жду, что Мадрид пристрелит его из арбалета — я бы так и поступила, — но когда Кай отстраняется, она лишь толкает его вполсилы с суровой улыбкой.

Отвернувшись от них, я хватаюсь за поручень, чтобы не свалиться. Солнце испаряет влагу с моих обнаженных ног, у самого уха негромко гудит ветер. Пронзительный звон ослаб до едва слышного эха, и мир кажется слишком тихим. Слишком безмятежным. Под водой никогда не бывает так спокойно. Там всегда звучат крики, треск и стоны. Океан беспрерывно движется и превращается в нечто новое. Он изменчив и в каждый миг неповторим. На поверхности, на этом корабле, все чересчур устойчиво и постоянно.

— Не обращай внимания на Кая, — говорит Мадрид. — Он всегда такой.

— Какой?

— Нелепый. — Она поворачивается к Каю. — Если сонар опять накрылся, спустись в трюм и угости инженера своим ножичком.

— Сонар? — переспрашиваю я.

— Он издает звон. Нас не особо беспокоит, но сирен просто с ума сводит. Бьет по нервам и вырубает.

Кай ножом достает грязь из-под ногтя большого пальца:

— Сонар не дает им спеть песенку и потопить нас.

Я стискиваю зубы. Типичный для людей грязный трюк — отправлять машины воевать вместо себя. Я раньше не слышала ни о чем, что может лишить сирену силы, но после разрывающей боли в голове — охотно верю. Сколь же мучительней был бы звук, окажись я в своем истинном облике? Сравним ли он с магией моей матери?

— Знаю, выглядим мы не ахти, — говорит Мадрид. — Обычно команда гораздо больше, но сейчас особый случай. Кэп своей последней прихотью разделил нас пополам.

Смотрю на нее недоумевающее:

— Я не спрашивала тебя о команде.

Она смеется и убирает с лица локон — без банданы волосы ее буйно вздымаются во все стороны.

— Я просто решила, что у тебя есть вопросы. Не каждому повезло очнуться на печально известном корабле охотников на сирен в обществе золотого принца. Ты наверняка слышала о нас и лучшее, и худшее. Я лишь хотела сказать, что только половина из этого правда.

На последних словах Мадрид улыбается так, будто мы старые союзники. Будто по какой-то причине ей рядом со мной вполне уютно.

— Если ты на борту, то должна знать все подробности, — продолжает она.

Кай презрительно фыркает:

— Вряд ли кэп хотел бы, чтобы чужачка знала всю нашу подноготную.

— А если она станет частью команды?

— Если б капитанская рубашка превращала кого-то в члена экипажа, то с нами бы путешествовала добрая половина дамочек Эйдиллиона.

— Ну хорошо. Нам нужно больше женской крови.

— Сирены проливают ее вдоволь на этой палубе.

— Морская пена не в счет, — не унимается Мадрид, и презрительное выражение, с которым Кай говорил обо мне, уступает место проказливой ухмылке.

— Любишь придумывать правила по ходу дела, да, дорогая?

Мадрид пожимает плечами и, повернувшись ко мне, раскидывает руки, словно крылья:

— Добро пожаловать на «Саад», Лира.

А затем океан извергает на поверхность Элиана.

И я с облегчением понимаю, что сонар умолк. В ушах по-прежнему слегка звенит, но боль мгновенно стихает. Губы Кая растягиваются в улыбке, и в тот же миг Элиан делает вдох под вопли команды. Из воды поднимается сеть, запуская по глади могучие волны. Внутри бьется и шипит тварь, и лишь скрученный хвостовой плавник не дает ей добраться до принца и его сердца.

Элиан сидит с другой стороны, не отрывая взгляда от сирены. Она тянется к нему, но сеть широкая, их разделяет не меньше метра. И все же принц настороже: одной рукой цепляется за сетку, второй сжимает кинжал.

— Если у вас есть минутка, — зовет он команду, — я не прочь подняться на борт.

— Пошевеливайтесь! — рявкает Торик на людей. — Чтоб эта проклятая сеть была здесь пять минут назад!

Кай бросается к поручням и скручивает веревку, поднимая сеть к нам. Затем откидывается назад, налегая всем весом и задыхаясь под тяжестью груза. Сирена внизу визжит так злобно, что я с трудом узнаю родной псариин. Она истекает кровью, хотя я не могу разглядеть ран. Будто вся ее кожа покрыта красной краской. Пока сеть затаскивают на корабль, она продолжает неистово извиваться, и вдруг снова раздается этот мерзкий звон. Я прижимаю руки к бокам, чтобы не поднести их к ушам. Сирена бесится. Тянется к лицу, разрывает ногтями щеки, словно пытаясь вырвать из головы звук. И кричит, кричит, как будто смотрит в глаза самой смерти, отчего на моих недавно приобретенных ногах поджимаются пальцы.

Кай сильнее натягивает веревку, с него градом катится пот. И вот улов наконец наверху, он передает веревку другому матросу и бросается к своему принцу. Не проходит и нескольких секунд, как сеть распутана и Элиан освобожден.

Кай и Мадрид хватают его под руки и отводят подальше от опасности. И тогда я замечаю, что руки принца изранены. Прямо как в тот день, когда русалка пыталась украсть у меня его сердце. Кай быстро отрывает рукав от своей рубашки и разглядывает руку Элиана, покрытую глубокими темными дырами. И кровь из них течет черно-алая — ни следа золота, о котором я слышала. Это зрелище заставляет меня задуматься.

— Совсем спятил? — орет Кай, накладывая временную повязку из своей рубашки. — Просто не верится, что ты туда сунулся.

— Другого способа не было. — Элиан дергает рукой, словно пытаясь стряхнуть раны. — Иначе б она не клюнула.

— Ты мог повредить артерию, — говорит Мадрид. — Не думай, что мы потратим на твою штопку хорошие нити, если ты все равно помрешь от потери крови.

Элиан на ее непокорное ворчание лишь ухмыляется. Для него все вокруг игра, где верность проявляется в насмешке, а залогом преданности служит сродство вместо страха. Элиан — загадка под маской правителя. Он способен посмеяться над возможностью предательства, будто ее и не существует вовсе. Мне этого не понять.

— Если собираешься продолжать в том же духе, — говорит Кай, — нам бы закупиться сетями побезопаснее.