Быть человеком

Она улыбнулась зеркалу. Побаливал зуб. Требовалось сочинить этот мир целиком, во всех подробностях. Она культурно покормила телефон вилкой, надела цветные трусики и улыбку. Надо было срочно придумать себя поубедительнее и украсить получше. Застегнула на ноге забытые мужем наручные часы, покрутилась перед зеркалом, привыкая к своей внешности, и стала варить кашу Барбацуце.

Ноги тихонько мурчали под вниманием новой хозяйки. Их многообразные мышцы и связки были натружены. Странно было ощущать боль как знакомую.

«Может быть, я даже помню какие-то па?» — спросила себя Аврора и подвигала ногами перед зеркалом, держа ложку в руке. Сочленения косточек были непривычно послушны. Она засмеялась, любуясь динамикой тела, в котором почувствовала себя уверенно, как всадник верхом на отличном коне или водитель за рулем хорошей машины.

«Здравствуйте, мои ножки», — сказала она тихо и зашевелила голенями, рассматривая старые детские шрамы на белой коже, ощущая мозоли на ступнях и двигая коленными чашечками.

Тело настаивало показать свои возможности, ложка зазвенела об пол, и она стала танцевать без музыки перед зеркалом, перебрасывая себя через руки и взмахивая суставами. Кровь перекатывалась внутри, дыхание втягивалось и выходило наружу, язык стал сухим, а глаза засверкали.

Музыка звучала в позвоночнике щемяще и возбуждающе. Солнце как по сигналу включилось за окном и заполнило комнату клетчато-сетчатыми тенями от рам и шторок.

Мир развевался ветерком из форточки, Барбацуца прибежала участвовать в счастье. Она прыгала вокруг, пока в приступе нежности не оцарапала до крови когтистыми лапами хозяйкино голое бедро и больно не стукнула ее лбом под подбородок.

Запыхавшись, Аврора села посреди пола и, потирая ушибленное место, стала тянуться животом к ногам, непривычно близко видя свои щиколотки. Она спросила у ног, как их зовут. Они ответили долгим тягучим гудением. В каждом пальце было собственное течение крови и отдельное чувство любви. Она поцеловала с закрытыми глазами свою ногу и следила, как след поцелуя испаряется наружу и впитывается вовнутрь. Было очень интересно быть человеком. Плечевые суставы были разнополярны. Между коленями было высокое давление, в груди было тесно воздуху. Она села на газету «Танцующий Шива» подтянула к себе большой палец ноги и стала его сосать. Сама собой стала читаться статья, которая оказалась под ней:

Станок

«Быть танцором — дело пустое и неблагодарное. Кончился спектакль — и твое прекрасное тело, воспитанное ценой невероятных трудов, умеющее то, что обывателю не снилось, облачается в человеческую одежду, куртку, ботинки — и ты уже ничем не отличаешься от прохожих на улице. Твое лицо почти не узнают, хорошо, если помнят тело. Возможно, ты всю жизнь протанцуешь в толпе на фоне, и тебе так и не дадут главное соло. И всё же множество людей трудятся у балетного станка, не покладая ног, терпят растяжки и неудобные позы, мучаются профессиональными проблемами менисков и связок, не имеют никакого права поскользнуться на гололеде ног, угрозой потери профпригодности. Танцоры уходят на пенсию рано, и это не зря. Жестокое по своей сути искусство принадлежит молодым, еще верящим в свое бессмертие.

Сама принадлежность к танцу дает ничем не заменимое ощущение счастья. Это и телесное наслаждение, и соприкосновение с чем-то совсем нетелесным. Танец — нематериальная вещь. Это игра человеческим вниманием при помощи фигур умолчания — положений тела в пространстве. Тело — самый удивительный на свете инструмент, единственное наше настоящее владение.

Тело — сосуд духа, и дух просвечивает через его материальные формы. Иначе — не покажется ли вам странным восторг одних от того, что они смотрят, как двигаются другие?

Не смешно ли было бы наслаждаться зрелищем того, как другой, скажем, ест? Понятно, спорт — там хоть азарт, победа и поражение. В танце выигравших нет, хотя проигравшие порой попадаются. Это те, кто по каким-то причинам лишился возможности танцевать. Танец — радость сам по себе. Разговор с Богом внутри и с собой в Боге, на глазах у зрителя или нет.

Впрочем, дрыгоножество и рукомашество может не выйти за пределы формы и тогда просто останется таковым. Может быть, в этом и интрига: преодолеет гравитацию конкретный сгусток протоплазмы или останется куском мяса? Но тем, кто вкусил невесомости, уже все равно, поставит ли пятерку учитель, зритель, критик.

Быть танцором трудно и прекрасно. Это гораздо лучше, чем быть зрителем…»

Танец

В сумерках она пришла домой, полная впечатлениями от театра, и открыла настежь окно. Уронила шторой со стола чашку, вышло вдребезги, прищурилась и увидела знакомые очертания костей. Те почти не светились. Чуть перенастроив глаза, увидела каналы и точки как светящиеся места на карте тела. Тогда она закрыла глаза и стала смотреть на свое тело изнутри. Оно было запутанным, как лабиринт, и состояло из многого.

Настала большая темнота, Аврора стала двигать конечностями, глядя через мышцы на свои красивые кости. Не удавалось вдохнуть всё сразу. Она взлетела и затанцевала на небольшой высоте, разгоняя юбками удивленных ночных насекомых. Танец растворялся в воздухе, давление реальности сломало стену. По винтовым лестницам ходили строго влево и вправо, это называлось маньеризмом. Балетный станок вытачивал все новых танцоров и танцорок, они складывались в разные стороны. Время остановилось, потом начало светлеть не завтрашним утром, а вчерашним вечером. Разбитая чашка собралась из осколков и зависла на полпути от стола к полу. Подушки пахли не тем, чем кошки в раю. Тарелка вращалась как пластинка и нежно скреблась. Она танцевала слова и мысли, пока не кончились минуты, поставила ногой точку в конце, чашка снова упала и разбилась. Вчерашний день закончился, снова настала ночь. Она уложила тело на кровать, а душу отпустила немного побегать на свежем воздухе.

Меры против иллюзий

Она была уже много лет влюблена в Силу. Их свадьба случилась месяц назад, но знакомы они были давно. Каждый раз, встречаясь с ней лицом к лицу, он начинал тяжело дышать, пытался этого не показать, задыхался еще больше, краснел и убегал. Глядя в его спину, она решала, что он страшный грубиян, но всё равно влюблялась еще больше. Она мечтала о нем несколько лет и придумала его во всех подробностях. Из-за этого оказалось очень трудно привыкнуть к его реальному существованию. Воображаемое запиналось о настоящее. Пришлось принимать меры против иллюзий.

«Я несколько лет смотрела на тебя издалека, встречая то с одной, то с другой женщиной. Их лиц я не помню, как будто их не было. Я общалась с тобой, создавая тебя в воображении, с тех пор и повелась твоя иллюзорность. Теперь, когда появился ты настоящий, я всё время удивляюсь тому, что ты умеешь звонить по телефону, что у тебя есть одежда и ты свободно разбираешься с ключами. Что в школе ты ходил на физкультуру, у тебя оспинка на бицепсе, и отчим тебя в детстве мыл в тазике. Что ты не умеешь петь и пугаешься зацепившейся за волосы подвески с люстры, что говоришь о себе „я“. Мое создание, ты оказался при встрече гораздо лучше, чем я могла придумать! Бог присоединился к моему воображению и проработал все до мелочей. Я же, как долго бы о тебе ни думала, всё-таки представляла тебя приблизительно. Я была готова к тебе любому, но то, что ты оказался таким хорошим, — это удивительно».