Муж

Глаза его были не от этого лица. Казалось, они прилетели из другой вселенной и сели на него. Он изучал людей на своем примере. Пальцы его ног были длинными, как у иных людей на руках. Его тело ходило быстрее смерти, эта привычка появилась с тех пор, как он полюбил насекомых по примеру матери. Одежда его развевалась на ветру, который он создавал своей ходьбой. Он так и носился в окружении маленьких вихрей. Летом мухи запутывались в них и залетали ему за пазуху, отчаянно жужжа. На его косы садились мотыльки, а когда он хотел поймать комара, делал небольшое движение — и комар оказывался между двумя пальцами, потому что уворачивался именно туда, где его ждали. В холод Сила становился еще более ловким и смотрел на снежинки как на братьев.

Он был прекрасен, умен, талантлив и никуда не применим. Он накопил много силы, потому что во сне до сих пор сосал грудь мертвой матери. Он с юности не мог понять, к чему же его предназначила судьба, одарив набором всех возможных достоинств. Половину сознательной жизни он потратил на физическую любовь, но больше всего любил целоваться и признавал, что ему из «обеда» дороже всего закуска. В младенчестве он потерял мать, поэтому теперь был ненасытен и не мог наобниматься женского тела. Он чувствовал свою обнаженную слабость одновременно с силой своей красоты. Прикосновение к женщине растворяло его почти до основания.

Сейчас он жил сторожем на яхте, в среду голодал, начиная с предыдущего вечера, ходил в баню, занимался йогой и подводил итоги мыслям за неделю. К вечеру четверга одевался в мягкие домашние штаны и ехал к жене.

Сад

В быту он не мог даже гвоздя забить, но в постели был несравненным. Она говорила мысленно: «Вот подо что ты заточен! Твое тело умнее тебя самого. Твой красивый, как тюльпан, жилистый член прекрасен отдельно от лица и души, даже неизвестно, что к чему прилагается — он к тебе или ты к нему. Ты — идеальный инструмент, звучащий от одного прикосновения. Теряющий личность, забывающий планы, бросающий всё, когда вдруг зазвучит музыка секса».

Всю педелю думала о муже и подробно придумала всё, что у них будет в четверг. Умытый и напряженный, он пришел к ее двери в сумерках. Дверь была незаперта, он вошел и сел рядом на полу. Она обняла его холодной ногой и дала горячую затрещину. В сад вела внутренняя дверь дома, и он подумал, что никогда раньше не видел здесь сада. Они танцевали под деревьями при луне, он вспомнил, что сейчас луны быть не должно, но сразу забыл. Его тело было чувствительным к танцу, отзывалось на каждый жест или предчувствие жеста. Внешне выглядело так, что он управляет ею, но на самом деле он чувствовал, чего она хочет, и успевал сделать это чуть раньше. Он руководил ее телом, она — его желаниями. Он был готов на всё, мягкий как воск и гибкий как плющ.

Они разделись, но не легли в постель. Она поняла, чего ей в нем не хватает. Подбежала к гардеробу, вытащила и надела на него свои чулки, юбку и лиф — они вполне подошли по размеру, только плечи были шире и руки мощнее, получилось красиво. Расписала его лицо своей косметикой, распустила ему длинные волосы, приколола к ним розу. «Обожаю юбки на мужчинах», — прошептала она беззвучно, покусывая его ногти. Он нарисовал ей на верхней губе усики, они посмеялись немножко перед зеркалом, потом она задрала ему юбку, прижав к косяку двери. Они играли в госпожу и раба, в господина и рабыню. Она связывала его шелковым шарфом и украшала темнотой. Они то наряжались в карнавальные костюмы, то играли как дети, безо всяких игрушек. Он кончил много раз, ни капли семени не отдав во внешний мир. Его оргазм был внутрь себя — каким-то другим, женским местом. Ему даже показалось, что он забеременел. Она чувствовала все, что ощущал он, и поняла, что между мужчиной и женщиной нет никакой разницы. Наутро им надо было расставаться. Она показала ему языком на дверь, улыбка не знала, родиться ей или нет. Шарф, которым она его связывала, оказался при свете неожиданно весело-зелененьким.

Через неделю они встретились вновь. Их любовь жила отдельной жизнью.

Хризантема моих чресел

Она кусала его за губы и костяшки пальцев, стремилась есть из его тарелки и одеваться в его одежду. Он читал руками ее тело, как книгу. Она вспоминала его член, как он набухал, словно плод, полный семян. Он был готов бесконечно входить в ее раскрытое тело. «Хризантема моих чресел», — говорила она ему и смеялась. «Маргаритка моей селезенки», — отвечал он шуткой и плакал. Он хотел бесконечно вспахивать землю ее тела и бросать в нее свои семена — это было самой главной в его жизни встречей с вечностью.

После встреч с ним она долго не мылась, чтобы подольше сохранить на себе его пот. А он, находясь в посторонней жизни, пустой и суетной вне секса, незаметно подносил к носу руки, пахнущие женским лоном, и ощущениями возвращался внутрь нее.

Любя ее, он чувствовал себя частью другого, более широкого и общего движения, включающего в себя вращение звезд на небе, дрейф льдин и континентов, миграции птиц и животных и медленное смещение пластов времени. В какой-то момент он переставал быть утлой телесной скорлупкой на орбите мира. Вселенная, бесконечная, как и он, помещалась и танцевала внутри, он сам становился ею. Он любил ее, цветную и движущуюся, он дышал в нее и вкладывал, как Бог, весь созидательный импульс в любовное движение. Он становился Тем, Кто Это Придумал, Тем, Кто Это Сотворил, и Этим — в трех лицах.

Человеческая жизнь

Человеческая жизнь захватила ее целиком. Постепенно она обнаружила в себе пристрастие к японской кухне, склонность к высоким каблукам, чулкам-сеточкам и дорогим ювелирным украшениям. Раньше она танцевала иероглифами, и ее понимали только поэты. Сейчас она солировала простыми и широкими движениями, и это нравилось большой публике. Она занималась по утрам на классе, обедала в маленькой якитории «Иерог-лифчик», ходила к массажистке, репетировала на большой сцене Малого Балетного и перезванивалась насчет зарубежных гастролей. В театре готовилась премьера, балерины здоровались напряженно и о чем-то завистливо перешептывались. Домой приходил фальшивый сантехник — корреспондент желтого журнала, за водосточной трубой прятался фотограф с длинноствольным объективом. В глянцевой газете вышла статья в стиле женских романов о ее тайной связи с собственным мужем, якобы бродягой, сыном гомосексуалиста и мертвой женщины. Описано было красиво, увлекательно и абсолютно не так, как на самом деле. Она чуть расстроилась, но обнаружила, что ее популярность заметно выросла и, подумав, утешилась. В глубине души Аврора всегда искала, как бы станцевать, кому бы поклониться. Ведь зрители нужны, чтобы кланяться: они платят деньги, а ты кланяешься. Может быть, даже даришь им свои туфли, платья и искусство.

Она стала одной изо всех, потом лучшей среди всех, потом устала.

Балет