Всё это оказалось напрасно! Владыка служил обычным иерейским чином, даже без архиерейского облачения, так что некоторые из прихожан вообще не поняли, кто из прибывших был архиереем. Как позже мы узнали, на сельских приходах он служил так всегда, понимая, что ни батюшка, ни певчие не знают порядка архиерейской службы, и не желая вносить лишнюю суетливость в богослужение.

Владыка не хотел оставаться у нас на обед, но когда староста храма подошла к нему с какими-то жалобами на батюшку, он отказался её выслушивать и направился в дом, где был накрыт стол, через иподиакона передав, чтоб на обеде не было никого, кроме настоятеля и матушки. Так и сидели мы втроём за огромным накрытым столом. Владыка практически не ел, зато подробно расспрашивал нас о жизни и службе и в конце беседы пообещал: «Очень скоро я переведу вас в какой-нибудь районный город». И добавил: «Если меня самого не переведут раньше». И коротко рассказал о жалобах в Патриархию от лишённых сана священников и об их высоких покровителях.

Больше мы владыку Хризостома не видели. Первое время после его перевода в Иркутск мы даже хотели проситься в его новую епархию (особенно я, ведь там был город, с которым я познакомилась в детстве, Братск). Но потом рассудили, что Бог — везде один, и остались в Новеньком. А владыке Хризостому мы в те годы, до перевода его в Литву, посылали поздравления к праздникам (каждый раз он откликался телеграммой) и даже иногда писали письма с волнующими нас вопросами — и получали ответы.

Новый глава епархии, архиепископ Ювеналий, не вызывал батюшку в епархию и, казалось, не интересовался ни нами, ни состоянием нашего прихода. Но это только казалось… Однажды на Пасхальной неделе, отслужив, как положено, первые три дня, батюшка «взял» выходной и повёз старшего сынишку в Курск к моим родственникам, чтобы оставить его там на несколько дней. Я с младшим, двухлетним Максимом, осталась дома. Днём ребёнок заснул, я прилегла рядом и… увидела сон. Я никогда не обращала внимания на сны и всех призывала делать то же. Но иногда всё же сны бывают вещие. Видно, Господь решил смягчить мне грядущее потрясение. Приснилось мне в эту минуту, что в мой дом входит епархиальный шофёр и сообщает о приезде владыки Ювеналия. Я начинаю метаться по дому, убирая разбросанные детские вещи и игрушки. И тут оживает портрет владыки Хризостома: этот большой портрет отдала мне наша кума, работавшая машинисткой в епархии, когда его сняли со стены епархиального управления в связи со сменой правящего архиерея. И вот в моём сне этот портрет произнёс: «Не суетитесь, матушка!»

Проснулась я от стука в дверь. На пороге стоял знакомый мне архиерейский водитель. «Владыка приехал», — сообщил он. Схватив в охапку орущего малыша, я села в архиерейскую «Волгу», доехала до храма. В ограде ходил раздражённый владыка Ювеналий. «Где отец Лука? Где ключи от храма?» — бросил он мне вместо благословения. Узнав, что батюшка уехал в Курск, владыка вскипел: «Я — здесь, а он — в Курске! Вы знаете, что я могу его под запрет послать?» Мне стало обидно от такой несправедливости, и я отбила удар: «Это ваше право, владыко». «Я сам знаю свои права! — закричал владыка. — Ключи!» Ключи от храма были у старосты, за три километра от церкви. Владыка остался у храма, повторяя: «Я — здесь, а он — в Курске!», а мы с водителем поехали к старосте. Дороги в Новеньком — горный серпантин. Сегодня они покрыты узкой полоской асфальта, а тогда это было весеннее месиво грязи и глины, с которого машины не раз соскальзывали в пропасть обрывов. Староста оказалась в огороде. Пока отмылась, переоделась, пока ползли по обрывам назад — прошёл, наверное, час. Бледный от гнева владыка вошёл в храм, бегло оглядел его и в пух и прах разнёс только что сделанный ремонт-реставрацию, во время которого приехавшие из Харькова художники подновили иконы.

— Это кто? — вопрошал владыка.

— Сергий Радонежский, — отвечала я.

— Это калмык какой-то, а не Сергий! А это что?

— Орёл…

— Это ворона! — ещё повышал голос владыка. — На ваши иконы не то что молиться — смотреть нельзя! И скажите своему мужу, что я жду его в епархии!

На прощанье владыка всё же благословил нас и подарил Максимке деревянное пасхальное яйцо.

Митрополит Курский и Рыльский Ювеналий

Я была уверена, что на этом наша жизнь в Новеньком, а возможно, и вообще в Курской епархии закончилась. На следующий день о. Лука был у владыки. К его, а пуще моему изумлению, владыка Ювеналий не только не кричал, но и вообще не поминал о своём визите в Новенькое, расспросил о службе, о приходе — и отпустил с миром. Кума-машинистка шепнула, что накануне он служил недалеко от нас и там его очень расстроили, вот и сорвался…

Впоследствии владыка Ювеналий ещё дважды приезжал в Новенькое. Первый раз нас известили о его приезде заранее, а во второй он появился так же неожиданно, прямо во время воскресной литургии. Присланный из храма гонец (я в тот день осталась дома с кем-то из заболевших детей) и я за оставшийся до конца службы час успели приготовить вполне сносный постно-молочный обед (владыка не ел мяса), красиво накрыть стол, водрузив на него, в довершение всего, бутылку кагора и кувшин молока. Когда гости и батюшка, помолившись, сели за стол, оказалось, что я забыла принести чашки. Я побежала на кухню, а, вернувшись, увидела, что владыка, а за ним и остальные пьют молоко из винных бокалов. Вино так и осталось нетронутым. Как и дефицитные тогда мандарины, которые я берегла к какому-то празднику и выставила на стол. Когда обед закончился и гости стали прощаться, в комнату, где они обедали, внезапно заскочил наш проголодавшийся Максим (он был самым шустрым и озорным из детей) и бросился к столу с криком: «А нам что-нибудь оставили?» Владыка рассмеялся и попросил Максима прочитать молитву, с чем он успешно справился, а затем отдал ему все мандарины со стола.

Владыка Ювеналий вообще любил устраивать сюрпризы. Мы продолжали служить на приходе, в епархии почти не появлялись, но и нареканий за годы службы батюшка не получал. И вот однажды его вызвали телеграммой в епархиальное управление. Мы отправились вместе с детьми, которых к тому времени было уже трое. Явившись к назначенному часу, узнали, что владыка