(справа) с Сашей Ленингом и Таней Лошаковой

И ещё протянулся этот скорбный список, но Таня и Саша стоят в нём особо, ведь оба — из моей 7-й группы. Всего-то 10 человек было в ней, и вот двоих уже нет. А о судьбе ещё одной одногруппницы, русской девочки Маши из эстонского Кохтла-Ярве, никто не знает. Мы были подругами, жили в одной комнате, а после обменивались частыми письмами и посылками, ездили друг к другу в гости, и вдруг после превращения Эстонии в самостоятельное государство, Маша Князева-Скачко пропала. Но я всё жду её и надеюсь на встречу. Ведь вот и Света из Алма-Аты, моя крестница, «нашлась» вдруг на нашей встрече спустя тридцать лет молчания.

А прежде нашёлся мой Витя. Нет, не крестник, крестился он сам много позже, но мы, два юных поэта, так славно дружили, что нас считали братом и сестрой. У Вити не было родителей, а был он совсем ребёнком, когда поступил в университет в 16 лет: тоненькая шея и кисти рук из маловатого серого свитера. И я опекала его, как умела. И даже свозила в Курск, к своей маме, которую считала (и считаю) самым мудрым человеком на свете. После этой поездки Витя написал стихи, в которых рефреном звучала строчка: «Берёз белее, чем под Курском, я не увижу никогда». А после выпуска — ни одного письма!

С названный братиком — Витей Васильевым

И вдруг во время торжеств в моей любимой Курской Коренной пустыни от толпы паломников отделяется и протягивает мне руки солидный бородатый мужчина, внушительным видом похожий на архиерея. И только голос, не изменившийся голос, а уж потом глаза говорят мне: Витя! Теперь он и поэт, и писатель, и издатель, и живёт большей частью в монастыре под Псковом — занимается там издательской деятельностью. Оказывается, можно и на расстоянии, и в безвестности оставаться братом и сестрой, молясь друг о друге. И эта молитва рождает общую любовь и нечаянную радость — встречу в любимой, как оказалось, нами обоими Коренной пустыни. Теперь мы с Витей переписываемся, иногда навещаем друг друга. А тогда — родилось вот это стихотворение, которое, как мне кажется, отвечает на вопрос: жалею ли я?

Радость моя, мы не будем о грустном.

Снова мы вместе, и годы — не в счёт.

Наша любимая Курская пустынь

Дарит нам этот нежданный восход.

Жизнь нас с тобой разметала по миру.

Сколько в ней было скорбей и обид,

Призрачной славы, горького пира,

Мнимых побед и проигранных битв!

Радость моя, не грусти о несбывшемся.

Всё — не бесследно на этом пути.

Скорбь о мечтах и надеждах разбившихся

Будем терпеть, и нести, и — идти

К дальнему Свету, к небесной обители,

Чистой, неведомой жизни иной.

Ну а пока — мы друг другу хранители

В этой юдоли земной.

Ну а пока — эта синь поднебесная

Раны залечит от стольких потерь.

Что впереди, что грядёт — неизвестно нам,

Да и не важно теперь.

Храм наклонился над речкою Тускарью.

Плещутся в солнце холмы…

Благословенною пустынью Курскою

Братством повенчаны мы.