вертолет вызвал. И там, почитай, мало что больницу не прикупил, да только и деньги не все могут.

– Она ничего не сказала?

– Так… чтоб могла говорить, так сказала б. А то ж бревно бревном. Другой кто давно бы уже родителям отправил. А Ник, он ведь Эшби, – это миссис Гольстром произнесла с немалой гордостью, будто бы имелась некая тайная заслуга в том, чтоб быть Эшби. – Как выписали, так сиделок нанял. Привез из Тампески, они теперь при доме живут неотлучно, по сменам работают. Сколько им платит? Немало, видать… матушка Зои за ними приглядывает. Теперь. Сперва-то дочку себе забрать все хотела, да поняла, что не вытянет. Ее ж там и кормить с ложечки, и ворочать, и эти… как его… массажи, вот. А еще Ник ее то и дело возит – то в Тампеску, то еще куда… вроде как санатории.

Интересно.

И странно? Или нет? Томас отвернулся к стене, по которой медленно полз таракан. Крупный, черный, с длинными усами, он замер ненадолго, чтобы исчезнуть в ближайшей щели. Надо думать, был он не единственным постояльцем мотеля.

– Так что… вот оно как…

А с Ником встретиться определенно надо. Если он нашел машину, то… может, что-то видел?

Или нашел, поскольку точно знал, что искать?

В окнах дома горел свет.

Я выбралась из машины. А нож сам собой скользнул в руку, впрочем, тотчас исчез в рукаве: не заметить розовый «купер» матушки было невозможно.

Интересно, какого черта…

Пахло свежим хлебом.

– Дорогая, – матушка поправила цветастое покрывало, – ты слишком много работаешь.

– Привет.

– Добрый вечер, – она разглаживала несуществующие складочки и выглядела до отвращения заботливой. – Иди мой руки, давно пора ужинать. Я взяла на себя труд заехать…

Руки я мыла, пытаясь понять, что же ей на самом деле надо.

А ведь надо, иначе не пришла бы.

И эта уборка… я бы и сама справилась. Когда-нибудь. Паутина в углах, если подумать, мне вовсе не мешала.

– …Я слышала, тебя повысили?

– Да.

– Садись, – она подала миску с горячей кашей и хлеб.

А я… я взяла.

И почему-то подумалось, что так она встречала отца, когда тот еще работал. А после подавала еду Вихо. Мое же место было на кухне.

Матушка устроилась напротив, подперев щеку ладонью. И узкие глаза ее стали еще уже, а на губах застыла улыбка.

– Что тебе нужно? – я едва не подавилась этой треклятой кашей.

– Дорогая?

– Не стоит, мама. Ты… сколько лет ты сюда не заглядывала? И не заглядывала бы еще столько же, если бы не нужда. Вот мне и интересно, что тебе на самом деле понадобилось? Настолько, что ты… – я сунула ложку каши в рот и заставила себя проглотить ее. – Мы никогда не были особо близки.

– Потому что ты этого не желала.

Она встала и вышла, чтобы вернуться с высоким стаканом и молочником. Чистым, мать его, молочником.

– Ты всегда отличалась неженским упрямством. И нежеланием понимать, какая роль отведена нам Господом…

– И это тоже не стоит. – Молоко я любила.

Вот такое, чтобы холодное, просто ледяное. И в высоком стакане, и с хлебом, а тот солью посыпать густо-густо.

– Мне сказали, что ты гуляла с этим… наглецом, – мягкий упрек.

И матушка присаживается.

В своем костюме фиалкового цвета она смотрится чуждо. Такой женщине не место в полузаброшенной хижине на краю полузабытого города.

– Нельзя?

– Разве тебе что-то запретишь?

Наверное, нет.

Или да? Может, я стала чуть взрослее и чуть умнее? Может, я бы прислушалась к совету, если бы кто-нибудь удосужился его дать.

– Но меня интересует, о чем вы говорили?

– О драконах.

– И только?

– И только.

– А…

– Он не из болтливых.

– Или ты не проявила должного усердия, – вот теперь матушка поджала губы. – В тебе никогда недоставало деликатности.

Это да, чистая правда. Деликатности во мне было не больше, чем изящества в старом седле Дерри.

– А почему ты отказалась давать кровь?

Матушка пожала плечами. Отвечать не будет.

– Ты ведь дала?

– Да.

– Им этого хватит.

Хватит. Наверное. То есть Томас уверен, что хватит.

– Результат будет через пару дней.

Кивок.

– Но мы ведь знаем, что это он? – я смотрела на матушку, а та отвернулась, зацепившись взглядом за лоскут паутины. И как он уцелел при внезапной этой уборке? Почему уцелел? И теперь она разглядывала этот несчастный серый лоскут, будто в нем сосредоточилось все зло этого мира.

– Мы ничего не знаем, Уна, – матушка поднялась.

Стук ее каблуков отдавался в моей голове, порождая ноющую боль. Изящные пальчики обхватили рукоять метлы.

– И мы ни в чем не можем быть уверены…

Она смахнула несчастный клок.

– Но я буду несказанно благодарна тебе, если ты проявишь немного… простого женского внимания. А заодно узнаешь, что именно они ищут.

Матушка обошла стол и, наклонившись, коснулась губами моей щеки.

– Зачем?

– Затем, что память иногда лжет. А прошлому следует остаться в прошлом. Но ты кушай, дорогая. Ты совсем похудела, а женщине нужны формы…

Метла отправилась в угол.

А матушка вытерла пальцы батистовым платком:

– Может, ко мне переедешь?

Я покачала головой. Во-первых, мы точно не уживемся. А во-вторых… во-вторых, как бросить дом? И двести пятьдесят тысяч долларов?

– Как знаешь, – матушка не настаивала. – В таком случае я буду заглядывать. Как ты думаешь, если я привезу шторы? Те, помнишь, желтые с полосой? Здесь станет намного уютней.

Я закрыла глаза. Может, найти повод и поссориться вновь?

– …И посуду. Нельзя же есть из битых тарелок?

Глава 11

У Луки имелась и собственная карта, пусть и не столь подробная, как у мистера Боумена, но вполне пригодная для работы.

Со стороны работой это не выглядело.

Бумажные флажки. Скрепки. И острые канцелярские кнопки, протыкавшие бумагу с хрустом.

– Развлекаешься? – Милдред Янковски отличалась высоким ростом, который не пыталась скрывать, но, напротив, словно издеваясь над окружающими ее мужчинами и их комплексами, подчеркивала, выбирая четырехдюймовые каблуки.

Узкая черная юбка. Белая блуза. Вязаный кардиган и тонкая нить галстука. Алая помада и светлые волосы, остриженные так коротко, что на макушке поднимаются хохолком.

– Развлекаюсь, – согласился Лука, поднимая очередной флажок. Он и имя написал.

Алиса Форвард.

Двадцать два года. Бывшая студентка. Отчислена после побега. Куда? Неизвестно. Но билет был куплен до Тампески, на двоих.

Парня нашли.

Надо будет повторно опросить, Лука точно знал, что в протоколы попадает едва ли половина информации.

Работа. Прорва работы.

– И как?

– За последние пять лет в округе… если брать шестьдесят миль, пропало две сотни человек.

Лука отступил и махнул рукой,