– Все-таки непорядочно было со стороны Ларса Берглунда рассказывать вам обо мне, – продолжала возмущаться Ингер. – Разве так можно? Где это записано? Неужели человек не имеет права на личную жизнь?

– Он видел, в каком я отчаянии, и решил помочь коллеге, – заступился я за Берглунда, сам не вполне понимая, что говорю. – Вероятно, это решение далось ему нелегко.

Женщины жевали бутерброды. Потом Анн-Мари достала папиросную бумагу «Ризла», пачку табака «Друм», скатала себе самокрутку и закурила.

– Это все наркотики, – сказала вдруг Ингер.

– Что вы имеете в виду? – оживился я, бегло взглянув на Анн-Мари и невольно вспомнив самокрутки Кристера Юнсона.

– Я имею в виду деньги, которые Бьёркенстам инвестирует в развитие нашей коммуны.

– Интересно, – задумчиво пробормотал я. – До сих пор я полагал, что Бьёркенстам нажил себе состояние на каких-то махинациях в России. Он как будто имел дело с русскими олигархами…

– Все так, я тоже смотрю телевизор, – перебила меня Ингер. – Но он из тех, кто откусывает руку, когда протягивают палец. Таким всегда мало. Они готовы втоптать человека в грязь ради наживы, даже если у них и без того денег куры не клюют.

Тут я почувствовал легкое головокружение.

О чем это она?

Откуда она все это взяла, неужели из телевизора?

И какое это имеет отношение к девочке по имени Эмма?

– Но сейчас вы ведь не читаете газет, – предположил я и, опомнившись, неуверенно продолжил: – Почты у вас нет, насколько я понимаю, но вы ведь можете просматривать прессу в Сети, или как?

– Здесь нет компьютеров, потому что нет электричества, – поправила меня Анн-Мари.

Тут я схватился за мобильник, чтобы показать им статью о наркотических плантациях, и сразу же убедился, что это бесполезно.

– Связи здесь тоже нет, – пояснила Анн-Мари.

Это я уже понял. Тогда я рассказал женщинам о своих находках в лесу и о девочке, история которой, как мне кажется, каким-то образом со всем этим связана, правда, я пока не понимаю каким.

– Бьёркенстамы – благородная кровь, – заметила Ингер Юханссон. – Но я не очень-то жалую таких, потому что много разного о них слышала. Меня трудно чем-нибудь удивить после стольких лет работы в муниципалитете, но Бьёркенстамы… что Эдвард, что его супруга… Слишком много скелетов прячут в шкафах эти лучшие семьи… – Она вздохнула и, помолчав, продолжила: – Фермеры, конечно, видят, кто и что здесь выращивает. Не исключено также, что кое-кто из них пытался навести в этом деле полную ясность… Знали бы вы, какие обороты делают наркоторговцы в местных школах! И ведь все молчат. Вы были здесь прошлым летом? Слышали о фермере, которого нашли мертвым?

– Нет, я слышал только, что кто-то поджег киоск, которым владели иностранцы.

– Это другая история, – кивнула Ингер. – Я не помню имени того фермера, но мне кажется, он погиб не своей смертью. Полиция с тех пор так ничего и не нашла. Вы понимаете, о чем я? Для людей с такими деньгами нет ничего святого… А сейчас еще эти байкеры, которые никак не могут поделить сферы влияния…

Уходя от Ингер, я был буквально напичкан новой информацией, но понимать от этого больше не стал. Похоже, я даже утратил способность предсказывать погоду, глядя на небо, – то, что умел делать, сколько себя помнил.

* * *

Она любила закаты. В Ки-Уэсте, во Флориде, множество людей собиралось на берегу полюбоваться, как садится в океан солнце. Но шведам, похоже, эта традиция была чужда. Во всяком случае, жителям Северо-Западного Сконе. Местных туристов в спортивных комбинезонах совершенно не интересовала эта завораживающая красота.

Но сейчас ей тоже было не до того.

Человек по имени Харри Свенссон подсел за ее столик и стал интересоваться ее делами. Он говорил, что не был в Мёлле вот уже несколько лет, а сам совсем недавно разворачивался у нее во дворе. Вероятно, он просто имел в виду, что бывает в Мёлле нечасто.

Или он все-таки солгал?

В Сети она нашла, что Харри Свенссон – журналист, принимавший участие в расследовании «дела экзекутора». О последнем она слышала впервые. Может, была тогда за границей?

Сейчас она приехала в Сольвикен и остановила машину возле пирса.

Сама она давно уже не ела мяса, но запах со стороны ресторана доносился просто потрясающий, пришлось это признать.

Она устроилась на скамейке у входа в гавань, под небольшими мигающими маяками. На пирсе копошились мальчишки. Там еще было написано, что прыгать в воду запрещено, но они все равно прыгали. Мальчишки есть мальчишки, как говаривала ее свекровь.

Ей и раньше приходилось бывать в Сольвикене, но в гавани – никогда. Отсюда ей было видно, как Харри Свенссон метался между огромными бунтами из-под проволоки, выставленными на площадке возле ресторана и выполнявшими роль столов. Бывший журналист разносил тарелки, принимал заказы и успевал еще поболтать с посетителями. До нее даже доносилась музыка, которую она как будто слышала впервые. Что-то вроде кантри, во всяком случае, там играл аккордеон.

Зачем она вообще сюда приехала? Только потому, что не хотела оставаться дома. Дома ей было не по себе.

Сольвикен значительно меньше Мёлле. Возле пирса пришвартовано несколько рыбацких лодок. Мужчина в обкромсанных джинсах и майке с эмблемой какой-то рок-группы тянул из моря невод. Он вежливо ее поприветствовал, она кивнула в ответ. Так что у него на майке? Похоже, все-таки «Роллинг стоунз». Она поднялась и пошла вверх по лестнице к ресторану. Народу на площадке было не протолкнуться. Как видно, гриль-вечера Харри Свенссона очень здесь популярны. Заметив ее, он тут же поспешил навстречу.

– Вот так сюрприз! Что вам принести?

– Я не голодна, но бокал вина выпила бы с удовольствием. Один бокал, – строго повторила она. – Я за рулем.

И пока она наслаждалась действительно восхитительным красным вином, Харри успел рассказать и о ресторане, и о гриль-вечерах, и о том, что все это началось с обыкновенной пьяной болтовни. Она смотрела на него и не понимала, как можно разгуливать в такую жару в ковбойских сапогах? Как бы стильно они ни смотрелись на Харри Свенссоне.

– Любите музыку? – спросил он.

– В общем, да, но не могу сказать, что именно.

– У меня большая коллекция – Новый Орлеан, практически все группы Луизианы – это то, что вы слышите сейчас. Я все заложил в свой айпад.

* * *

Появление Агнеты Бьёркенстам в нашем ресторане действительно стало для меня большой неожиданностью. Тем не менее мы очень приятно общались, встав за один из бунтов, пока она потягивала красное вино. На Агнете был летний белый костюм, на плечи накинута шерстяная кофта. Собственно, я ничего не имел против светской беседы, но время от времени вспоминал о Якобе Бьёркенстаме и напуганной девочке – и где-то в глубине души просыпалось неприятное, гложущее чувство. Я начинал спрашивать себя, до какой степени могу быть с ней откровенным. Я ведь понятия не имел, какое отношение имеет она ко всему этому и имеет ли вообще. Она же, зная, как меня зовут, совершенно не представляла себе, по-видимому, главную причину моего к ней интереса.