касалась репрессий, ничем меня не удивило. Однако я хорошо помню реакцию многих моих сокурсников, да и не только сокурсников: слезы отчаяния, неприятие, истерика – все это было. Помню, как студентка-активистка, комсомольский лидер, организатор агитпоходов и агитбригад, ленинский стипендиат, знавшая о моем отношении к Сталину, с ненавистью кричала мне: «Ну, что, рад, да?!».

Герой Арнольда Шварценеггера из фильма «Терминатор» прославился фразой “I’ll be back”[12], но это художественная выдумка. В случае со Сталиным все обстоит вполне реалистично. Правда, я не знаю, каким было его последнее изречение, но «я вернусь» говорило бы о безусловном даре «отца народов» в области предвидения. Сегодня, когда я пишу эти слова, Сталин, осужденный шестьдесят с лишним лет тому назад и тогда не пользовавшийся ни уважением, ни симпатией подавляющего большинства россиян, вновь стал объектом преклонения большинства (если, конечно, верить данным опросов общественного мнения). Замечательно то, что восхваляют этого палача люди, родившиеся через много лет после его смерти, люди, не испытавшие ни страха, ни ужаса сталинских времен.

Лично меня начинает подташнивать, когда я слышу аргументы в пользу Сталина, сумевшего «превратить СССР в индустриальную державу, без чего мы проиграли бы немцам войну». По этому поводу хотелось бы поделиться двумя соображениями.

Первое. Такими, с позволениям сказать, «доводами» защищают всех диктаторов: Гитлер построил для Германии великолепные автомобильные дороги и решил проблему безработицы, Муссолини одолел мафию и коррупцию в Италии, Франко вернул стране порядок и благосостояние.

Второе. Хорошо бы поставить вопрос – а потом на него ответить – какой ценой добились они этого? Во что это обошлось вышеупомянутым (и другим) странам не только в отношении конкретных уничтоженных людей, но и в смысле развращения общества, разгула предательства, стукачества?

Четыре всадника Апокалипсиса XX века никуда не делись. До сих пор они занимают место в национальном самосознании. В Риме не преминут показать вам балкон, с которого выступал дуче, и повезут на экскурсию в Эур, по замыслу Муссолини – образец будущего фашистского города. В Германии то и дело напомнят вам о фюрере, о его «Тысячелетнем рейхе», скорее, напомнят шепотом, а то можно нарваться на соответствующие запреты и Уголовный кодекс, – но напомнят. О России не говорю. Недавно моя дочь, которая уже лет 25 живет Германии, приехала ко мне в гости и, как имеет обыкновение, зашла в один из главных книжных магазинов столицы, чтобы купить для правнука замечательно изданные книжки Маршака и Чуковского. И там, рядом с отделом детских книг, увидела детские пазлы – трехмерные головы разных знаменитостей. И знаете, чью голову она увидела? Правильно, угадали – Сталина. Того самого Сталина, по указанию которого были репрессированы десятки (!) детских писателей.

– Как это может быть? – спросила она меня.

И в самом деле – как? Я позвонил директору книжного магазина и задал тот же вопрос: «Как это может быть?».

Директор, немного смутившись, сказала, что просто не заметила, но что немедленно уберет, что она и сделала, при этом прислала мне фото «до» и «после». Но вот я думал и думаю: почему, кроме моей дочери, не возмутился никто? Не потому ли, в частности, что большинство наших граждан совершенно не в курсе, они не знают ничего или знают очень мало о кровавых делах Сталина и возглавляемой им ВКП(б). А наши дети? Что читают они о Сталине в своих учебниках, с позволения сказать, истории?

И почему так обстоят дела? Не потому ли, что люди, руководящие нашим государством, не хотят, чтобы оглядывались назад, а уж если оглядываться, то только чтобы убедиться в превосходстве России над остальными, а вовсе не для того, чтобы углубиться с историю преступлений, ведь за них в ответе народ, который, по Пушкину, безмолвствует, а должен был бы раскаяться.

И в Испании нет и тени раскаяния. Среди «криминального квартета»[13] дольше всех был у власти Франциско Франко – сорок лет! В отличие от Гитлера и Муссолини он умер своей смертью, и в отличие от Сталина не подвергся разоблачению после смерти. Более того, до сегодняшнего дня существуют две Испании – республиканская и франкистская, до сегодняшнего дня жива гражданская война, не примирилась ни одна из сторон. Франкисты говорят: «Мы победили в войне, почему у власти они, а не мы?». А сторонники республики говорят: «Почему они, преступники, не осуждены, не сидят в тюрьме?».

Франко не вернулся. Он никуда не уходил.

Блас Пиньяр Гутьеррес

Великие мира сего часто стремились оставить после себя памятники. Фараоны – пирамиды, Людовик XIV – Версаль, Иван IV – храм Василия Блаженного, Петр I – целый город, Филипп II – Эскориал. Ничего не могу сказать о Сталине. Может быть, он себя считал бессмертным и поэтому никакой памятник не требовался? Или просто не успел?

Франко успел. Он оставил после себя Долину павших.

Проехав километров 18 из Мадрида в сторону гор Гвадаррамы, увидишь высоко над одной из вершин гигантский крест. Его высота – 150 метров, и чтобы до него доехать, надо проехать еще 40 километров. Он венчает, говоря языком туристических брошюр, мемориальный комплекс «Долина павших».

Победив в гражданской войне, Франко решил увековечить себя и приказал построить грандиозный мемориал, в котором должны были быть погребены те, кто погиб «За Бога и Испанию»: таким был главный лозунг франкистов, и эти слова высечены на входе в усыпальницу Франциско Франко. Работы начались сразу после окончания войны, в 1940 году, и продолжались двадцать лет: мемориал был вырублен в скале руками пленных республиканцев. Сколько их погибло на этом строительстве, не знает никто.

Мемориал оказался настолько громадным, что после помещения в нем останков погибших фалангистов осталось много пустых помещений. Что делать? Франко осенила гениальная мысль: надо там же захоронить останки всех погибших его противников, и таким образом мемориал станет памятником Примирения.

Когда я спросил бравого генерала, ярого поклонника Франко, хотел ли бы он, чтобы его погибший сын лежал рядом с тем человеком, кто убил его, он ответил:

– Да! Конечно! Это было бы высшим проявлением примирения, единения тех, кто воевали друг против друга! Это верх великодушия! В смерти мы все равны.

А я подумал: что бы ответил его убитый сын-франкист? Что бы сказал убитый франкистом республиканец? Они хотели бы лежать в соседних могилах? Они примирились?

Когда я снимал фильм о Финляндии, то впервые узнал о жесточайшей гражданской войне, имевшей там место после признания 18 декабря 1917 года