– Ты чего не ложишься? – спросила она, и голос спросонья прозвучал хрипловато.

– Вот. – Андрей наклонился и протянул ей маленький белый квадрат.

– Что это? – Лариса приподнялась на локте, включила ночник на тумбочке и стала рассматривать листок. Он был мятый, со смазанными буквами, со следами пота, словно всю дорогу Андрей нес его в руке. В углу темнело похожее на кровь пятнышко.

– У нас будет ребенок? – спросила она, и глаза ее блеснули слезами.

Андрей кивнул, не в силах говорить. Он вдруг увидел, как расцвело счастьем ее лицо, и вдруг оказалось, что у нее ярко-алые губы, что кожа мерцает, как бледный камень старинной камеи, что глаза – ярко-синие, глубокого, умопомрачительного цвета. Андрей не удержался и поцеловал свою жену.

Дом спал, наполненный рассеянным предутренним светом. Мычала вдалеке чья-то корова. Шуршала под полом мышь, да Лиза за стеной тихонько вздыхала во сне.

Алена кралась по коридору, стараясь избегать скрипучих половиц. Она надела рубаху и брюки поплотнее, взяла с собой свитер и шапку. Путь предстоял неблизкий, она не знала, успеет ли вернуться домой до холодов. Ей было страшно, тоска по непокинутому еще дому заползала в сердце, и, чтобы не плакать, Алена прикусила губу – но слеза все равно собралась в уголке глаза, потекла и повисла на длинной реснице.

Коридора впереди оставалось всего ничего, но вдруг выступил из своей комнаты, преграждая ей дорогу, отец. Он был в исподнем, только рубашку накинул на плечи.

– Куда? – спросил он, хмуря брови.

Алена упрямо насупилась. Отец стоял, выжидательно глядя на нее.

– Ты прости меня, – проговорила она наконец. – Просто мне надо уйти.

– И далеко ли?

– За счастьем пойду… Улетело от меня счастье. Беда случилась.

Говорить было трудно, стыдно, но, слово за слово, Алена рассказала отцу все. Желваки ходили у него под скулами, он смотрел в пол и то и дело поднимал руку – так, словно хотел положить ее Алене на плечо, прижать ее к полу, чтобы не улетела.

– Так что нельзя мне теперь не идти, – Алена просительно заглянула в отцовские глаза.

– Нельзя, – отозвался он глухо, словно говорил из-под земли. – Нельзя. Не выдать мне тебя теперь замуж, а в девках ходить – радости мало. Только что ж я теряю вас, любимые мои? – Он застонал, раскачиваясь. – Матушку твою, тебя теперь…

Слезы покатились у него из глаз. Алена рванулась было к нему, но он замахал рукой, чтобы шла, чтобы не смотрела.

И Алена вышла из дома. Идти пришлось задами, потому что деревня уже просыпалась. Перебежками, пригибаясь, достигла она околицы, а там уже, поняв, что никто ее не видит, распрямилась и пошла по полю.

Она шла и шла, поначалу стремясь уйти от деревни подальше. Но когда солнце стояло уже высоко, и туман почти рассеялся, Алена вдруг поняла, что не знает, где искать Финиста и где тот Ирий-сад, райское место, куда улетают на зиму птицы и где живут Гамаюн и Сирин.

Алена остановилась, глядя на край поля, где в лесной тени прятался последний клочок тумана, похожий на спустившееся на землю облако.

«Сесть бы на то облако, – подумала Алена, – и полететь по небу. Прямо туда, в рай…»

Она пошла было к туману, но дунул ветер, и легкое облачко растаяло, лишь влажная капля коснулась Алениной щеки: словно кто-то плакал, жалея ее.

Алена растерянно оглянулась. Вокруг были только поля, леса, да поблескивала за спиной речка. Помочь было некому. И тогда, сев на маленький холмик на краю поля, Алена начала думать, потирая пальцами виски.

Ей пришло в голову, что надо бы посоветоваться с кем-нибудь знающим. А самыми сведущими в окрестных деревнях были Чмыхало. Алена поднялась и пошла в сторону Проскурина. Слева вдалеке высились на фоне неба высокие терема и купола церквей превратившегося в город Маслово.

Идти было не так уж далеко, но Алена все равно спешила: налетевший ветер приволок откуда-то и развесил по небу серые облака. Сразу стало немного зябко, к тому же из-за горизонта выползала свинцовая туча.

Проскурина Алена достигла с первыми каплями дождя. Время не подошло еще и к обеду, а день померк, и даже смотреть стало неприятно, таким серым казалось все вокруг.

В избе Чмыхало странно пахло: и не травами, и не едой, а вообще не поймешь чем, резким и сбивающим с толку.

Старшая Чмыхало сидела за столом напротив входа и перебирала гречку. Средняя развешивала на веревке возле печи длинные стебли трав на просушку. Маленькой не было видно.

Женщины были похожи: обе высокие, крупные, с тонкими штрихами черных усов под крупными носами, с узкими плечами и массивными задами. Их ноги в разрезанных спереди коротких валенках были толстыми и отечными.

– Болеет кто? – со вздохом спросила Алену старшая Чмыхало.

– Нет, тетенька, – ответила Алена. – Я просто… Можно дождь у вас переждать?

– Дождь? Ну пережди, – Чмыхало нахмурила брови. – А идешь-то куда? Да еще одна.

– Ирий-сад ищу.

Женщины переглянулись и прыснули от смеха.

– Ирий-сад? А зачем же тебе Ирий-сад?

– Жених у меня там, тетенька, – от смущения Алена заговорила совсем тихо.

– Жених?! – Чмыхало посмотрела на Алену с сомнением. – Дай-ка лоб твой пощупаю… Бредишь ты, девка.

– Вот те крест – не брежу! – Алена вскочила и истово перекрестилась, ища глазами красный угол. Однако икон в избе не было.

Чмыхало слушала с неодобрением, облокотившись о стол. Дочь ее стояла у печки, сложив на груди руки, и не сводила с Алены внимательного взгляда. Даже младшая вынырнула откуда-то из глубины дома, узенькая, рыжая, похожая на ласку.

– Прилетал, говоришь? – переспросила Чмыхало.

– Прилетал.

– Значит, порча на тебе должна быть. Скальпель мне и водки.

Алена немного испугалась.

– Не надо водки! – попросила она. – Откуда порча?

– Ох, девка, – вздохнула Чмыхало, протирая водкой принесенный внучкой узкий длинный нож, – все вы с порчею, к кому гости с Ирия являлись. Давай-ка, голову наклони.

Замирая от страха, Алена наклонила голову. Чмыхало провела пальцами за ее ушами, и вдруг в одном месте Алена почувствовала укол, словно нажали на засевшую под кожей занозу.

– Вот же оно! – Чмыхало удовлетворенно хмыкнула и быстро взмахнула ножом, надрезая кожу. Аленину голову словно ожгло огнем. А вслед за этим Алена почувствовала тупую, тянущую боль, которую едва смогла вынести. Она тихонечко заскулила и потянулась головой вслед за болью, словно подчиняясь ей.

– Ну все, все… – зашептала Чмыхало. – Сейчас пройдет. В руках ее появилась чашка с пахучим отваром и чистая тряпочка. Чмыхало промыла ранку, и боль унялась, лишь временами давая знать о себе толчками, похожими на биение сердца.